Об «очаге», «доме» и «родине»

Дом — понятие одновременно банальное и поэтически возвышенное — связывает реальность человека с его фантазиями лучше, чем любое другое. Я говорю «понятие», потому что оно вызывает чувство гордой сопричастности и самодостаточного облегчения — состояния постоянно желаемого, но никогда не достигаемого. На протяжении истории человечества дом прошел путь от конкретных явлений к абстрактным идеям. Исследование того, как понимается дом людьми, — не только археологический поиск наших истоков, но и психологическое зондирование нашего способа существования, и это исследование наиболее продуктивно в случае наших языков, на которых наше восприятие собственной идентичности и окружения оставило неизгладимые следы.

Очаг

Едва ли будет обобщением сказать, что первичное осмысление человечеством дома — места поселения — было связано с теплом, которое давал искусственно добытый огонь, не только согревавший тело, но и наполнявший желудок приготовленными на нем угощениями. Очаг на протяжении долгого времени был центральной — или, я должен сказать, фокусной (лат. focus, «огонь») — точкой традиционных жилищ человека. Сейчас, когда он уступил свое значение центральному отоплению, современной кухне и тому уголку во многих домах и квартирах, который называют камином, очаг вызывает в воображении образ уютной деревенской жизни, которая, как теперь считается, принадлежит невинным и практически ушедшим эпохам. Важность очага в прошлом сделала его синонимом слов «дом» и «семья», что привело к появлению таких выражений, как «hearth and home» («дом и очаг») в английском языке, и семейному налогообложению, названному «налогом на очаг» во многих средневековых обществах.

Огонь и очаг как условия человеческого выживания и процветания были так важны для древних людей и домашних хозяйств, что им поклонялись с благочестивым рвением, как богам. В монотеистическом зороастризме свет и блеск огня символизировали божественное начало, и этот образ был унаследован понятием божественного света в исламе, в частности в суфизме. Ведический бог огня अग्नि (Агни) имеет то же происхождение, что и зороастризм, и уступает в значимости лишь божеству इन्द्र (Индра) — эквиваленту греческого Ζεύς (Зевс). Греческая богиня Ἑστία (Гестия) буквально названа в честь очага, и это имя, возможно, происходит от индоевропейского корня *h₂wes-, «селиться, ночевать», прямо указывающего на первобытнейшую форму существования человека.

Однако лексически очаг сильнее всего связал евразийские общества с помощью слова ochag, своего наименования в тюркском языке. Ocak на турецком языке, ocaq на азербайджанском, o‘choq на узбекском, ئوچاق (​ochaq​) на уйгурском, ошақ (oshaq) на казахском, очок (ochoq) на киргизском, учак (uchaq) на татарском — все это слова-наследники древнетюркского ochaq, «очаг, место у огня», связанного со словом ōt, «огонь». Это слово проложило путь во все другие языки, которые так или иначе соприкасались с носителями тюркского на протяжении истории. Оно вошло в персидский, в котором اجاق (ojāq) ныне означает газовую или угольную печь или просто конфорку. В форме слова «очаг» оказалось оно и в русском языке, где традиционно означало топку или печку, используемую для приготовления еды на огне. От тюркского ochag произошло и армянское слово օջախ (​ojakh​), которое не только означает очаг как таковой, но также используется в особенно эмоциональных и метафорических высказываниях о «семье и самых близких», которых столь часто вспоминают в тостах за столом. В то же время исконное слово «семья», ընտանիք (​ənt’anik), имеет буквальный, материальный смысл. В грузинском, в свою очередь, ochag стало общепринятым термином для обозначения семьи — ოჯახი (​ojakhi​). Если вы когда-нибудь пробовали грузинское блюдо ოჯახური (ojakhuri), то поймете, как удачно это тяжелое, сытное блюдо подходит, чтобы накормить всю семью (ojakh, «семья», + - uri, «-ый»). И раз уж речь зашла о еде, я всегда предпочитал те турецкие рестораны, которые именуют себя ocakbaşı, «у очага».

В наше время благодаря широкому семантическому полю очаг стал синонимом объединения в некоторых культурах. В персидском языке материальное воплощение ochaq в форме печи не заменило собой слово «очаг», کانون (kānūn), которое сейчас чаще всего обозначает общество или клуб и рисует в воображении образ единомышленников у костра, обсуждающих дорогие их сердцу идеи и надеющихся на рождение новых замыслов. Возможно, имеется в виду, что вы и ваши товарищи могут пониматься как семья, а друг с другом вы как бы дома, если у вас одна цель. Турецкий эквивалент, ocak, имеет аналогичное значение и используется в названиях некоторых организаций. Слово کانون (kānūn) существует и в арабском языке и произошло от сирийского слова kānōn, означающего «очаг, место у огня» и определяющего временной период с декабря по январь в сирийском григорианском календаре. Это слово, очевидно, дало имена арабским месяцам كانون الأول (kānūn al-awwal, «первый канун»), «декабрь», и كانون الثاني (kānūn al-thānī, «второй канун»), «январь». Современное турецкое название января — не что иное, как Ocak, переведенное с арабского слова کانون, что пришло из сирийского языка. Когда-то этим словом турки именовали и декабрь, и январь.

Дом

С огня очага начинается жилище — материальное воплощение дома, укрытие, сооруженное вокруг очага, чтобы мы, люди, чувствовали себя в безопасности. Самое поэтичное — сейчас я говорю буквально — определение «дома» в языках евразийских цивилизаций — это, возможно, арабское слово بیت (bayt), означающее одновременно «дом» и «шатер». Причем последнее значение, судя по всему, уходит корнями в те времена, когда арабы, а точнее бедуины, вели кочевой образ жизни. Bayt берет начало от трилитерального корня b-y-t​, образующего глагол بات (bāt), «где-то переночевать», который снова напоминает нам о первоначальном значении индоевропейского корня *h₂wes-. Причина, по которой слово bayt — поэтичное, заключается в том, что оно обозначает не только тип жилья, но и строку стихотворения. В арабской поэтической терминологии, которой придерживаются во всех языках исламской цивилизации, строку стихотворения буквально сравнивают с шатром, потому что, согласно лингвисту X века Абу Мансур ал-Азхари из Герата (ныне Афганистан), поэзия — это организованная совокупность слов. Арабы называют основополагающие части стихотворной строки в честь частей шатра, и на основе этой технической метафоры они создали утонченную, подлинно поэтическую науку.

И все же ​слово bayt, «дом», не вышло далеко за пределы арабской культуры. На территории евразийского континента наиболее используемыми словами для обозначения дома являются различные современные производные индоевропейского *d​ṓm и персидского خانه (​khāna​).

Индоевропейское слово *d​ṓm, «дом», — это то, что объединяет английские слова domain, «территория, владение», domestic, «домашний, бытовой», dominate, «доминировать, господствовать», и имя Доминик. Все они происходят от латинского потомка индоевропейского слова domus, «дом», прямого родственника греческого δόμος (​dómos​), «жилище», санскритского दम (​dama), «дом», русского «дом», армянского տուն (​t’un​), «строение, дом», и албанского dhomë, «спальня, комната». Не так очевидно, что английское слово dome, «купол, свод», также берет начало от этого корня, опираясь на латинское domus. Соединение купола с «домом» не так удивляет, ведь мы знаем, что церковь в христианстве — это «дом божий», или domus Dei на латинском, и именно поэтому итальянское слово duomo, прямое производное латинского domus, означает «храм», как и Dom в немецком языке. 

Менее очевидным является тот факт, что английское слово despot, от греческого δεσπότης (​despótēs​), также происходит от индоевропейского *​dṓm. Это прослеживается в индоевропейской конструкции *​dems potis, «тот, кто владеет домом» (где *​dems — мутация *​dṓm), то есть «хозяин дома», глава семьи, где часть *potis, «хозяин», родственна албанскому глаголу pata, «обладать», санскритскому слову पत (​pati​) и греческому πόσις (​pósis​), в обоих случаях означающим «муж». Despótēs в греческом языке — прямой эквивалент दपत (​dampati) в санскрите, женской формой которого будет दपिन (​dampatni), то есть буквально «женская глава семьи». Греческий эквивалент санскритского dampatni, δέσποινα (​déspoina)​, «хозяйка, госпожа», в современном греческом языке стал означать обращение, адресованное незамужней женщине, «мисс».

Столь распространенное в персидском мусульманском мире слово خانه (​khāna)​ произошло от вышеупомянутого индоевропейского корня *h₂wes-, «селиться, ночевать». Хоть это и не слишком очевидно в наши дни, индоевропейский корень эволюционировал в санскритский वस (vas-), родственный авестийскому корню vaŋh-​. Древнеперсидское слово ​āvahanam, «деревня», содержит составной корень (*h₂wes-​ > *​vas​- > *​vah​-) и является прародителем слова خانه (​khāna)​ в современном персидском языке.

Слово خانه (khāna), применяющееся в персидском языке как самостоятельное и обозначающее «дом», также используется в сложных существительных, обозначающих закрытые пространства, предназначенные для какого-то действия. Из-за неограниченной способности персидского языка производить сложносоставные существительные по всей Евразии распространилось множество khānas. Но мой фаворит — и, уверен, фаворит многих из вас — چایخانه (​chāykhāna)​, «чайный дом», заведение, или, скажем так, социальная система, которая объединяет людей из самых разных слоев общества и дает им возможность обсудить повседневные дела и самые экстравагантные идеи за чашечкой травяного напитка, впервые появившегося в Китае и распространившегося по всему Великому шелковому пути. Иногда чаепитие может сопровождаться смакованием сочных мантов, или самосов, или жареного кебаба с его наполняющим воздух и побуждающим к дружескому веселью ароматом. «Чайные дома» играли настолько важную роль в общественной жизни Центральной Азии, что вошли и в русский язык, подарив ему слово «чайхана». И хотя в современном мире они уступили место модным ресторанам, кафе и барам, которые порой тоже называют себя chāykhāna, культурное наследие «чайных домов» живет в посетителях, ищущих те же радость и удовольствия в их отпрысках.

Образованные от khāna сложные существительные обычно довольно буквальны. Однако менее очевидным примером использования khāna будет слово دیوان (​dīwān)​, две составные части которого, dī и wān,​ теперь практически не используются как отдельные слова. Первоначально dī произошло от древнеперсидского слова dipi, «надпись, документ», берущего начало в шумерском dub, «глиняная табличка». Dub было заимствовано аккадским языком в форме слова ṭuppu и стало основой для слова دبیر (​dabīr​), «писарь, секретарь», в современном персидском языке, а также породило армянское դպրոց (​dp’rots)​, «школа». Wān — фонетическое искажение древней формы *vahanam и имеет то же значение, что и современное слово khāna, «дом». Поэтому ​dīwān изначально означал сочинения, письма и документы, собранные в книгу, или в официальном учреждении, например архиве, и, если брать шире, любое ведомство или совет. Императорский совет Османской империи назывался دیوان همایون Dīvān-i Humāyūn, «торжественный совет», а слово ​dīwān также употреблялось в отношении императорского двора моголов. Современное западное слово divan, «кушетка», не использующееся в английском языке, но характерное для французского и русского, определенно родилось из-за метонимического использования слова dīwān, став результатом встречи европейцев с бюрократической культурой исламских империй на востоке от их владений. И это крайне удачная семантическая перемена: разве можно представить дом, khānā​ (<*​vahanam),​ без удобного дивана, divan​ (<*​dipi-vahanam)?

И все же khāna — не единственное персидское слово, означающее «дом». کد (​kad​) или کده (​kada​) в настоящее время не используется в качестве самостоятельного слова и иногда входит в состав сложных существительных, среди которых самое распространенное — персидское слово دانشکده (​dānishkada​), «институт», что буквально значит «дом знаний». Его также можно найти в ныне устаревших выражениях کدبانو (kadbānū, буквально «хозяйка дома») и کدخدا (kadkhudā, буквально «хозяин дома»). Первое — семантический эквивалент вышеупомянутого греческого слова déspoina и санскритского dampatni, второе — аналогично также упомянутым мужским формам despotēs и dampati. Если значение kadbānū оставалось прежним («госпожа»), то первоначальный смысл kadkhudā эволюционировал в «главу деревни или города» во времена ильханидов, а затем усилиями сельджуков и еще позднее османов и вовсе превратился в чиновничье звание. Талышское слово kə, как и слово ked из дорийского диалекта зороастрийцев, означают «дом» и являются родственными персидскому kad​ или kada​, и все они восходят к распространенной среднеиранской форме katag.

Родина

Для многих из нас дом — это кусочек земли. Некоторые называют домом деревню, город или страну, где родились, независимо от того, прожили ли они в этих местах всю жизнь или же провели большинство своих дней вдали от них. Некоторые тем не менее отказываются от уготованного им судьбой удела и предпочитают неизведанные земли, будоражащие их души во время путешествий. Иные оплакивают tempora и mores своего времени и, чтобы почувствовать себя дома, предпочитают мысленно предаваться производству фантастических утопий. Интуитивно или идеологически для всех родина является следствием врожденного человеческого желания территориально и темпорально присваивать себе пространство в надежде развеять страх отчуждения. Философское немецкое слово Heimat воплощает все трудновыразимые чувства, связанные с родиной, которые воспевают и превозносят в немыслимых объемах красноречивые поэты и эссеисты. 

Это первобытное желание буквально выражено в суффиксе -stan, который повсеместно встречается на евразийском континенте. Этот персидский суффикс берет начало от индоевропейского глагола *​steh, «стоять, ставить», подарившего древним и современным индоевропейским языкам ряд слов с общим смыслом «быть в вертикальном положении»: латинское stare, английское stand, немецкое stehen, русское «стоять» и так далее. А также слова, означающие постоянство этого положения или стремление к нему: английское stay, «оставаться», русское «ставить» и так далее. И самое главное, латинизм existence, «существование», и соответствующий глагол exist, «существовать». Стоять — значит существовать, существовать — значит жить. Идея «стояния» неразрывно связана с идеей «остановления» и «прерывания», что воплощено в персидском слове ایستادن (īstādan), «стоять, останавливаться», и «остановление» в желанном месте выражает сокровенное стремление к непрерывности, то есть «проживанию». Похожая тройственная семантика встречается также в тюркских языках, где корень tur- означает «стоять», «останавливаться» и «жить»: мальчиков в тюркскоязычных странах часто называют Tursun, «пусть он живет», или Turdi, «он жил», выражая родительское стремление проживать жизнь и радоваться ей.

И жизнь — это та идея, что скрыта в -stan. Stān — место, куда кто-либо или что-либо приходит, чтобы существовать и жить. Персидское выражение, первоначально означающее абстрактную географическую область в реальном или воображаемом мире, стало необходимым языковым инструментом западных колонизаторов, навязывающих границы и этнические разделения на Востоке, а именно в Центральной Азии, чтобы нарекать новые территории «на местный манер», создавая все новые национализмы, способствовавшие их колониальным целям. Центральноазиатские stans знакомы всем; менее известны, пожалуй, Հայաստան (Hayastan​, «где живут Hay, то есть армяне»), самоназвание Армении; Yunanistan («где живут ионийцы»), как турки называли Грецию; Iryston («где живут арийцы»), местное название Осетии, и Chinastan («где живут китайцы»), как армяне и согдийцы называли Китай. Также приходит на ум название राजथान (Rājasthān, «земля королей»), использующее санскритский суффикс -​sthān​.

В исламском мире наиболее распространенным словом для обозначения родины является слово وطن (​watan​), во множестве вариантов произношения выражающее одновременно гордость, восхищение и ностальгию. Эти чувства внушаются нам обществом с самых ранних лет, что также приучает нас относиться к родине как к родителю, что было, например, крайне ярко представлено в форме многочисленных монументов в Советском Союзе, посвященных «родине-матери». Действительно, в современных цивилизациях родину чаще всего представляют как мать, а не отца, выдавая, возможно, нашу внутреннюю уязвимость, нуждающуюся в заботливой опеке и нежной привязанности, которые воплощаются нашими матерями. С другой стороны, наша гордость за родину и наше желание ее бесконечной длительности чаще всего побуждают сравнивать ее с нашими отцами, чьи имя и честь — мы искренне на это надеемся — текут в наших жилах и которые, в свою очередь, защищают наши имя и честь. Наши сложные, гендерно обусловленные отношения с родиной характерны для наших языков, независимо от того, есть в них гендерно дифференцированные существительные или нет: в английском языке существительные не выражают пол, но материнский образ родины, присутствующий в слове homeland, очевиден в слове motherland; у турков существительные также не имеют пола, но это не мешает им наделять гендерной окраской слово ​vatan​, первоначально мужское в арабском языке, но нейтральное после заимствования, в результате получая ana vatan, «мать-родина». Романские языки соединяют мать и отца в различных формах латинского слова patria​, происходящего от слова pater, «отец», будучи при этом существительным женского рода. То же происходит и в греческом языке со словом πατρίδα (patrída), существительным женского рода, произошедшим от πατήρ (​patēr​), «отец». Германские языки, за исключением английского, в большинстве своем предпочитают определение «земля отцов»: в немецком это vaterland, в голландском — vaderland​, в датском — fædreland, в норвежском — fedreland​, в исландском — ​föðurland​, в шведском — fädernesland​. Русские поступают так же, хоть и часто используя милое обращение «Россия-матушка», и называют родину «отечеством», существительным среднего рода, произошедшим от слова «отец». Но, например, китайцы, глубоко чтущие своих предков, используют слово 祖国 (​zǔguó​), «земля предков».

Для тех многих из нас, кто родились среди диаспоры или живут в изгнании, кто чураются «родины», «отечества» и «земли предков», слов высокопарных и слишком политизированных, чтобы не привлекать критического взгляда, родина — это родной язык. Когда материальное выражение родины становится слишком неуловимым, язык остается неизменным утешением. Португальский поэт Фернандо Пессоа, который провел свою юность в Южной Африке, вдали от родного Лиссабона, как известно, утверждал: «A minha pátria é a língua portuguesa​» («Моя родина — португальский язык»), проникновенно описывая успокоение от возможности отливаться в форме и отливать форму родного языка — чувство, искренне разделяемое греческим поэтом из Александрии Константиносом Кавафисом и отзывающееся в текстах иранского поэта в изгнании Эсмаила Хойя. 

Может быть, нет нужды в таком продолжительном философствовании о доме, ведь, в конце концов, как гласит избитый английский афоризм, «дом там, где сердце». Сердце — это наше чувство самости, которое может опираться только на что-то одно, а может, наоборот, зависеть от множества факторов. Современный глобализированный мир — место, порою ставящее в тупик, но до тех пор, пока ваша самость нерушима, у вас есть дом, куда бы вас ни занесла жизнь.

Перевод с английского Олега Исакова