Воображаемый национальный костюм

Дизайнер Женя Ким родилась в Ташкенте, но уже почти 20 лет живет в Москве. Два года назад она вернулась в родной город и начала там работать над новой коллекцией, посвященной этнической и культурной идентичности местной корейской диаспоры, которая сложилась после депортации советских корейцев в Узбекистан в 1937 году.

EastEast публикует совместный проект фотографа Маши Демьяновой и Жени, вписывающий в призрачный визуальный ландшафт воспоминания об Узбекистане и корейских традициях. Его дополняет беседа Жени с главным редактором нашего издания Фуркатом Палван-Заде, тоже уроженцем Ташкента, о том, как изменился город, причинах возвращения и процессе творческого поиска и материального производства.

ФУРКАТ ПАЛВАН-ЗАДЕ:Скучаешь по Ташкенту?

ЖЕНЯ КИМ:Очень скучаю по теплу и по горам, да. Хотя последние два года я много времени провела в Узбекистане. Больше, чем в Москве.

ФПЗ:Ты довольно давно отсюда уехала. Какое у тебя первое воспоминание о городе? Расскажи о своих ассоциациях с детством.

ЖК:Мы переехали в Москву в 2001 году. Я очень не хотела переезжать. Можно сказать, родители меня увезли насильно, но, конечно, ради моего будущего. Первые лет пять только и жила мыслями о летних каникулах, когда можно будет поехать в Ташкент. И плакала каждый раз, когда возвращалась на учебу осенью. Но постепенно взрослела, и меня все меньше туда тянуло.

Я часто тогда прокручивала в памяти скамейки в моем дворе, обернутые стекловатой трубы на речке у гаражей. Поле, на котором я росла, — сначала играла там в пыли, делая из нее камушки слюнями, потом прощалась там с парнями после свиданий. Помнила плохую дорогу, по которой мы ехали на роликах, тарахтя колесами, и облегчение, которое мы испытывали, въезжая на президентскую трассу. Вспоминала базарчики, где всегда было ощущение, что все продавцы — твои родные; колодец, на котором каждый день сидела бабушка, продававшая жвачки и сигареты поштучно, а еще большие пигодя (пирожки с начинкой, национальное корейское блюдо, распространенное на Дальнем Востоке России и в странах Центральной Азии. — Прим. ред.), которые мы ели на перемене. Таксистов на белых нексиях, дамасах и матизах, узкие улицы с низкими домами, дыню и арбуз на топчане.

Из самого детства самое яркое воспоминание — это «Бродвей» (пешеходная улица в центре Ташкента. — Прим. ред.). Мы с мамой почти в каждый ее выходной отправлялись в театр Алишера Навои, а потом прогуливались по «Бродвею». Для меня эти выходы были всегда маленькими праздниками. Там было много художников и уличных кафе с клеенчатыми занавесками на входе, маме дарили розочки в кафе, мы покупали украшения по дороге домой.

ФПЗ:Какое было впечатление, когда ты вернулась в Ташкент после долгого перерыва?

ЖК:Вообще, я часто приезжала в Ташкент, у меня там осталось много близких родственников. Когда бабушка была жива, мы ее навещали всей семьей — у нас была традиция встречаться раз в два или три года. Но когда я вернулась не на каникулы, а именно чтобы пожить в Ташкенте, то была удивлена тем, как он изменился: появились новостройки, освещение там, где его никогда не было, супермаркеты и кофейни.

Еще я была очень сильно удивлена, когда познакомилась с местной богемой. Я же вернулась туда совсем другой и начала искать людей, с которыми у нас могут быть близкие взгляды. Они были как сокровища, которые я находила в городе. Концентрация креативных людей там намного ниже, чем в Москве. Мне было очень интересно узнать каждого, кто как-то связан с творчеством, — потому что нужно обладать сильным духом и любовью к искусству, чтобы развиваться там. Сначала я была под впечатлением, потому что не ожидала кого-то найти, а через полгода поняла, как все на самом деле грустно и насколько стагнирует культура в городе.

ФПЗ:Как ты в принципе воспринимаешь сейчас город?

ЖК: В чем-то Ташкент стал более комфортным — например, теперь там есть европейская еда и те же кофейни. Но при этом он стал фейковым и безликим. Раньше все было настоящее, сейчас везде алюкобонд (металлические панели, которыми покрывают стены зданий. — Прим. ред.), он меня сильно раздражает. Я знаю, что скоро ничего не буду испытывать, прогуливаясь по улицам Ташкента, потому что ничего не останется. Поэтому хочу чаще приезжать, пока он не стал окончательно алюкобондовым городом.

Однажды я не сдержалась и заплакала, когда проходила мимо очередного пластикового здания. Я очень надеюсь, что кто-то это остановит и люди, у которых есть власть, смогут увидеть красоту того, что им принадлежит. Во многом поэтому темой моей коллекции стало приданое: я хотела показать, что можно сделать современную коллекцию, используя узбекские материалы и техники. Я действительно считаю, что это красиво.

ФПЗ:Расскажи о своем трудовом коллективе — как устроено твое производство в Ташкенте? Где ты нашла швей?

ЖК:Я вернулась в Ташкент в 2018 году, когда решила взять перерыв от дизайна. Даже думала закрыть свой бренд. Тогда было сложно: я потеряла свою мечту, вообще не понимала, в чем смысл жизни. В тот период я ничего не могла делать, только медитировала или пила. В Ташкенте я случайно встретила женщин-портных и вместе с ними снова начала шить. Без каких-либо планов, просто для себя. И это помогло осознать свое призвание.

Сначала я нашла вышивальщицу, которая посоветовала мне красильщицу тканей. Потом я ездила по Узбекистану — в Самарканд, Нурату и Ангрен — в поиске хороших портных. Сама передвигалась на нексиях: путешествие было не очень комфортное, но зато запоминающееся. Потом я начала отшивать коллекцию на производстве, которое мне посоветовал знакомый, но мы не сработались. Я стала снова искать портных через OLX (международный онлайн-сервис для размещения объявлений. — Прим. ред.). У меня ушло около шести месяцев на то, чтобы более-менее наладить процессы. Сложностей все еще очень много, но прогресс есть. Сейчас это устроено так: я разрабатываю лекала в мастерской или с надомницами, мы делаем заготовки под вышивки, их отправляют в Ангрен и Нурату, отшивают в Ташкенте или Москве. Правда, я все еще не понимаю, где хочу базироваться, поэтому постоянного производства пока нет.

ФПЗ: Ты их босс, получается?

ЖК:Я им не босс, у нас свободные отношения. Мы скорее партнеры, потому что они сами по себе. Они отшивают много моих вещей, но остаются независимыми, потому что я могу в любой момент уехать. В Москве у меня были портные и конструкторы, которые работали на меня, и я несла за них ответственность. Не уверена, что готова на это в Ташкенте, так как нет стабильности в моей голове. Сейчас я хочу уехать учиться в Антверпен, и я не могу пока что брать ответственность за людей.

ФПЗ:Расскажи про эту съемку. Вы с Машей должны были приехать в Ташкент поснимать, но случился карантин?

ЖК:Я очень хотела, чтобы Маша сняла узбекских корейцев. Пока делала ресерч, я познакомилась с людьми, которые связаны с корейской культурой. Моя последняя коллекция — о поиске идентичности, о репрезентации человека с моим бэкграундом. Это долгий путь формирования собственного языка кореянки из Узбекистана, потому что я его создаю сама, его не существует. Не думаю, что меня понимают другие корейцы оттуда, никто как будто не озабочен тем, что мы должны выражать себя по-своему, а для меня это важно. Я смотрю на это как художник, воображаю, как люди могли бы придумать собственный костюм. Эта коллекция не финальный результат, а поиск: в ней проскальзывают корейские прически, например, которые я видела в фильмах; формы, вдохновленные корейской архитектурой. Это все не принадлежит нам, но я пытаюсь смешивать это с воспоминаниями из детства, советскими материалами, моими силуэтами, чтобы получить что-то свое.

Через съемку можно прочувствовать жизнь корейцев в разных промежутках времени, путь, который привел их в Узбекистан, где жизнь превратилась в череду застолий, во время которых обсуждаются самые разные истории из прошлого и настоящего.

Команда

Арт-директор: Женя Ким
Фотограф: Маша Демьянова
Стилист: Настя Баташова
Волосы и макияж: Юлия Рада
Модель: Yumi @ UTRU Talent base
Продюсер: Светлана Бевз
Ассистент продюсера: Елизавета Дмитриевна
Ассистент фотографа: Павел Лерер

Особая благодарность Ивану Марковичу

Все вещи J.KIM