В книге «Голоса с советских окраин» (Voices from the Soviet Edge) канадский историк Джефф Сахадео обращается к актуальному, но малоизученному контексту — миграции из южных районов СССР в Москву и Ленинград в позднесоветское время. Один из главных российских специалистов по Центральной Азии, профессор Сергей Абашин, в небольшом интервью Елизавете Фокиной рассказал об основных тезисах этой работы, построенной на историях самих мигрантов и по-новому раскрывающей идею дружбы народов.
Книга, о которой мне хотелось бы рассказать, вышла в 2019 году. Ее написал канадский ученый Джефф Сахадео, он занимается историей Российской империи и СССР. Предыдущая монография этого автора называется «Русское колониальное общество в Ташкенте» (Russian Colonial Society in Tashkent, 1865–1923) и посвящена анализу устройства общества в Туркестане в тот период, когда регион входил в состав Российской империи. В «Голосах с советских окраин» Сахадео пытается осмыслить ситуацию уже следующего исторического периода — советского, точнее позднесоветского. Произошедший временной сдвиг, как и смена исследовательского фокуса автора, интересны для понимания разницы между Российской империей и СССР: есть ли между ними преемственность? Некоторые считают, что это было одно и то же государство: Российская империя ассоциируется с колониализмом, соответственно и Советский Союз считается колониальным имперским образованием. Другие думают, что Российская империя — как одно из воплощений «исторической России» — была особой цивилизацией, а СССР наследует эту особость. Джефф Сахадео предлагает увидеть не столько преемственность, сколько разрыв между двумя эпохами и государствами, отмечая существенные различия между ними.
Общий контекст новой монографии, как я сказал, — интерес к позднесоветскому времени. Зарубежные и российские историки в прошлом обычно концентрировались на проблематике сталинизма, а позднесоветский период часто недооценивали. Последние 10–15 лет появляется все больше работ, посвященных поздней истории СССР, и в академических кругах все чаще дискутируют о природе общества того периода. О сталинских временах все понятно: мобилизационная модернизация, репрессии, голод, война. В позднесоветские годы уже не было массовых репрессий, а трансформации приняли иной характер, став более социально ориентированными. В каком-то смысле создавалось общество потребления: у граждан появились машины, квартиры, дачные участки… Другой аспект интереса к советскому и позднесоветскому обществу связан с переносом внимания с Москвы, Ленинграда и России в целом на другие регионы СССР. Что происходило на окраинах? Те же Южный Кавказ и Центральная Азия раньше выпадали из общей картины, как будто их не существовало. Что за социализм был в Центральной Азии? Или в Азербайджане, в Грузии? Хотя Сахадео пишет о Москве и Ленинграде, он меняет перспективу и смотрит на эти мегаполисы глазами мигрантов с окраин.
Сахадео настаивает на том, что позднесоветское время было очень динамичным — периодом не стагнации, но важных сдвигов и изменений на советских окраинах
В монографии есть несколько общих тезисов. Первый оспаривает расхожее мнение, что население Советского Союза и особенно Центральной Азии было маломобильным, все были привязаны к своим территориям через прописку или регистрацию, контролировались государством и подчинялись ему. В последнее время появились работы, в которых авторы указывают как раз на колоссальную мобильность, характерную для СССР. Например, Льюис Сигельбаум и Лесли Пейдж Мок в работе «Широка страна моя родная» (Broad is My Native Land) отмечают, что советские граждане активно переезжали из сельской местности в города, из одних регионов в другие, из центра на окраины и с окраин в центр, демонстрируя совершенно разные типы мобильности. Книга Джеффа Сахадео развивает эту идею с фокусом на Южный Кавказ и Центральную Азию в позднесоветское время — период колоссальной территориальной и социальной мобильности.
Второй важный тезис опровергает представление о позднесоветском времени как периоде экономической стагнации и отсутствия у людей надежды на будущее. В последнее время авторы, опираясь в том числе и на материалы из Центральной Азии и Южного Кавказа, ставят эту концепцию под сомнение. Например, как показывает в книге «Лаборатория социалистического развития» (Laboratory of Socialist Development: Cold War Politics and Decolonization in Soviet Tajikistan) Артемий Калиновский, в тот период в Центральной Азии разворачивались колоссальные проекты развития региона: множество людей получили образование, новые рабочие места, возможности для социальной и территориальной мобильности. Сахадео развивает эту идею и настаивает на том, что позднесоветское время было очень динамичным — периодом не стагнации, но важных сдвигов и изменений на советских окраинах.
Изучая СССР и отношения внутри него, между Москвой и регионами, исследователи раньше часто проводили параллели с колониальными обществами, где есть метрополия и подчиненные регионы, этническая сегрегация, эксплуатация и так далее. Сахадео предлагает посмотреть на ситуацию под другим углом: в советское время действовала особая модель интеграции окраин в общество — и ее сложно назвать колониальной. В Москве и Ленинграде в отношении мигрантов не было правовой и социальной сегрегации, все были равны с точки зрения статуса. Не было стигматизирующих официальных идеологий, касающихся миграции, не было форм официального расизма. Приведу цитату: «Советский Союз был уникальным человеческим и государственным экспериментом». Канадский историк не просто рассматривает СССР как отличное от Российской империи государство, но и настаивает, что это был уникальный социальный эксперимент и тип общества, совершенно не похожий также на Британию или Францию с их отношением к мигрантам из бывших колоний.
Другой вопрос — насколько убедительно ему удается доказать этот тезис. Сахадео использует в монографии интересную методологию, на которой я остановлюсь подробнее. Автор не хотел смотреть на жизнь мигрантов глазами чиновников и представителей русского населения и делать из этого выводы. Его намерением было вернуть голоса самим жителям Центральной Азии как полноценным субъектам советского времени со своими ожиданиями, планами и действиями. Основной методологический ход автора заключается не в изучении архивов в Москве и в Санкт-Петербурге, а в исследовании устной истории мигрантов. В 2000-е годы Сахадео и его коллеги опросили множество людей из теперь уже независимых стран Южного Кавказа и Центральной Азии, а также из некоторых регионов нынешней России. Респондентами были люди, которые в 1970–1980-е годы мигрировали в Москву или Ленинград. Такая методология имеет безусловное преимущество, поскольку позволяет дополнить официальные документы живыми историями. Но она же и проблематична: когда спустя 20–30 лет люди оценивают свое прошлое, они имеют уже совершенно иной опыт настоящего, что может привести к искажениям. В 2000-х годах, например, у них уже был опыт знакомства с открытой мигрантофобией в российских мегаполисах, на фоне которой прежние проблемы могут теперь выглядеть несущественными. Исследователь старается осторожно, с оговорками, принимать на веру этот источник для анализа.
Дружба народов оказалась тем самым механизмом, что предотвращал публичную дискриминацию или позволял людям сопротивляться разным ее формам
Один из менее фундаментальных, но также интересных тезисов Сахадео заключается в утверждении советского опыта как уникального и вместе с тем как связанного с общими мировыми постколониальными тенденциями того времени. Автор сравнивает миграцию с Южного Кавказа и из Центральной Азии в Ленинград и Москву с аналогичными процессами, происходившими во Франции и Британии. В Новое время, согласно Сахадео, развиваются мегаполисы, которые стягивают население из бывших колоний, теперь уже ставших независимыми государствами. Вместе с этим появляются иные формы неоколониализма и дискриминации: мигрантов делают нелегальными или представляют как нелегальных с помощью специально введенных инструментов контроля, тем самым воспроизводя расистское и ксенофобское отношение к ним. Исследователь сравнивает ситуацию в СССР и в других европейских странах. Он рассматривает такие вопросы, традиционно связанные с исследованиями мигрантов: почему люди переезжали? как они принимали решения? как они адаптировались? где жили? что ели? с кем общались? как выстраивали диаспоральные отношения? как взаимодействовали с местными жителями? В книге много наглядного историко-антропологического материала, посвященного разным сторонам жизни мигрантов в Москве и Ленинграде. При этом автор анализирует специфическую советскую идею дружбы народов, которая оказалась тем самым механизмом, что предотвращал публичную дискриминацию или позволял людям сопротивляться разным ее формам.
Когда Сахадео говорит о специфичности советского опыта, то называет идеологию дружбы народов одним из аспектов этой уникальности. Хотя я бы выразился иначе: особенность, а не уникальность. Почему не уникальность? В одной из глав автор пишет о расизме и говорит, что формы дискриминации, ксенофобское отношение и оскорбления существовали и в СССР. Другая глава книги посвящена неформальной экономике и тому, как разные группы приезжих в Москву и Ленинград ощущали расизм. Одни мигранты поступали в университеты и занимали официальные должности, тем самым быстрее интегрируясь в местное общество и вписываясь в идеологию дружбы народов. Но были и другие категории мигрантов, которые участвовали в неформальной экономике, приезжали торговать и работать на стройках. И их количество стабильно росло с конца 1970-х годов. Эти люди в интервью для исследования часто подчеркивали свою исключенность: у них был нелегальный статус и не было документов или прописки, им приходилось заниматься неформальной экономической деятельностью, что в свою очередь приводило к преследованиям со стороны государства. Отношения с милицией и местным населением у них тоже были сложными: столичные студенты могли смотреть на сокурсников-мигрантов как на своих, но при этом торговцев на рынке воспринимали совершенно иначе. И в этом смысле их положение не сильно отличалось от положения приезжих в Лондоне или Париже, с которыми Сахадео сравнивает Москву и Ленинград.
Говорить об уникальности советского эксперимента сложно еще и потому, что мы знаем, как развивалась ситуация позже, уже в постсоветское время, когда миграция с бывших советских окраин в Россию приобрела совершенно новый масштаб. Количество мигрантов с Южного Кавказа и из Центральной Азии в 1970–1980-е годы было в десятки раз меньше, поэтому миграция была относительно беспроблемной не только из-за специфики советского строя, но и потому, что волна переселения из тех регионов только начинала подниматься. В этом смысле постсоветскую ситуацию можно рассматривать как продолжение еще советских тенденций, а вовсе не как итог распада СССР.
Книга Джеффа Сахадео имеет академическое значение, потому что отвечает современному интересу к позднесоветскому времени и окраинам СССР. Работа не исчерпывает эту тематику, но автор делает важный шаг для понимания динамики советского опыта: что это было и как на это нужно смотреть? двигался ли Советский Союз в том же направлении, что и все остальные страны, последовательно минуя этапы модернизации, потребительского общества, индустриализации? Дискуссия о специфичности СССР сейчас чрезвычайно актуальна. Одни говорят, что это была уникальная возможность, которая не реализовалась по разным причинам, а другие — что особость страны в тот исторический период объяснялась мобилизационной экономикой, срок эффективности которой имеет свои пределы.
Книга также важна и в контексте изучения современной миграции из Центральной Азии в Россию. Сахадео показывает, что эти процессы начались не в 2000-е годы, а гораздо раньше: это фундаментальное социальное явление, которое не носит случайного характера. Насколько для современной миграции важна советская идентичность, воспоминания о советском прошлом? Мигранты из Центральной Азии, живущие в России, — это либо люди, которые родились в советское время, либо их дети, сохранившие какую-то память о нем. Они знают русский язык, по-особому относятся к советским образам, институтам и явлениям. Важный аспект изучения современной миграции заключается в том, чтобы понять, как именно эта прежняя «советскость» и идея дружбы народов повлияли на нее.