Задействуя архивы, децентрируя муз

Платформа Ibraaz — одно из главных изданий о визуальной культуре Северной Африки и Западной Азии. В 2013 году на ней было опубликовано эссе Вальтера Миньоло, в котором известный исследователь описывает возможности деколонизации западных музеев на примере институций Катара и Сингапура. Мы решили снова опубликовать и перевести этот важный текст, приурочив его выход к новому выпуску нашего издания, посвященного доступу и доступности и основанного на сотрудничестве с различными организациями в регионе MENA и не только.

I

«Опасность единственной точки зрения» — знаменитая речь нигерийской писательницы Чимаманды Нгози Адичи, посвященная историям и тому, почему они имеют значение. Основная идея выступления Адичи заключается в том, что, как только одна-единственная история, выражающая определенную точку зрения, становится достоянием общественности, она приобретает статус гегемонной. Мы можем поверить в описанный этой историей мир, не подвергая сомнению позицию автора, — в этом ее сила. Таким образом, единственная история становится онтологией или, проще говоря, «реальностью», то есть чем-то большим, нежели «вымышленное повествование». Я начинаю эссе, посвященное Музею исламского искусства в Дохе и Музею азиатских цивилизаций в Сингапуре, с этой отсылки к Адичи, потому что хочу рассмотреть музей как историю и пространство повествованияпространство повествованияЭто эссе написано в продолжение статьи, опубликованной в пятом выпуске Ibraaz, который был приурочен к XI биеннале в Шардже (2013), и как ответ на шестой выпуск издания..

Важно учитывать, что единственная история, которую транслирует музей, — это западная конструкция, а концепции модерности и традиции принадлежат европейским нарративам. Идея «модерности» — это пример точки зрения, из которой долгое время исключалось все, что считалось, согласно определениям разных институтов и других акторов, «немодерным». При этом важно помнить, что европейские нарративы модерности были выстроены на контрасте с традицией. «Традиция» — это не онтологический момент в истории человечества. Если посмотреть на разные музеи западного мира, например на Британский, можно прийти к выводу, что существует либо европейская «традиция» (например, греческая Античность и латинское Средневековье), либо множество «традиций», относящихся к неевропейским обществам — которые при этом рассматриваются и описываются с европейских точек зрения.

То, как в западных музеях «репрезентируются» иные культуры, долгое время оставалось спорным моментом в дискуссиях об институциях этого типа. Однако произошедший в Восточной Азии и на Ближнем Востоке в конце XX — начале XXI века экономический бум вселил уверенность в жителей этих регионов и привел к процветанию местных городов. Достаточно оказаться в Шанхае или Дохе, чтобы понять: модерность покинула Европу, если судить по ее же нарративам. По всему пространству от Гонконга, Шанхая и Сингапура до Парижа, Лондона и Берлина видно, что сама Европа стала «традицией» по меркам собственной же концепции модерности. Доха и Куала-Лумпур сегодня — то, чем был Манчестер во второй половине XIX века.

В эссе я попытаюсь исследовать, как возник многополярный мировой порядок, и распутать клубок историй, охватывающих периоды вестернизации, империализма, колонизации и западной гегемонии — до эпохи де-вестернизацииде-вестернизацииЗдесь и далее дефис используется в соответствии с написанием в оригинальном тексте на английском языке. и де-колониальности. В центре моего внимания — то, как западная модель музея используется для возрождения историй цивилизаций, которые были отвергнуты и присвоены этой модельюмодельюТам же.. Рассматривая Музей исламского искусства и Музей азиатских цивилизаций, я пойду по стопам Адичи: попытаюсь деколонизировать историю, навязываемую западными музеями, показав, как работает де-вестернизацияде-вестернизацияWalter Mignolo, “How De-westernization Works,” Walter Mignolo website, 20 July 2013.. При этом я буду опираться на де-колониальную историю западных музеев, рассказанную через присвоение этой музейной модели в странах Глобального Юга и Глобального Востока.

II

Греческое слово museion, «место учебы», перекочевало в латынь в виде museum, что также переводится как «библиотека». Оно происходит от греческого слова «муза», которым называли дочерей Мнемозины, богини памяти. Почтение к музейному пространству как месту учебы сыграло важную роль в формировании идентичности западной цивилизации в ее современном виде. Музеи были домами знаний — местами, где составлялся и утверждался западный архив. В западных музеях собирали и систематизировали артефакты неевропейского мира, часто их скупали или добывали грабежом. При этом память людей из мест, откуда происходили предметы, не сохранялась. По мере развития музеев на модернизирующемся «Западе», с их помощью утверждался архив западной цивилизации — но не архивы остального мира. В музее могли только собирать артефакты, служащие репрезентацией «другой» памяти, но не саму память, которая содержались в этих предметах, изъятых из культурной среды, отнятых у владельцев и создателей.

Здание, в котором расположен Музей исламского искусства в Дохе, легко издалека узнать по его крепостным стенам, цвет которых одновременно сливается с песком пустыни и подчеркивает его оттенок. Фрагментированную пирамидальную форму здания задают четкие ломаные линии, образованные выступающими гранями кубов. Расположенное на полуострове строение окружено водой, а изнутри музея посетитель или посетительница может полюбоваться из огромных стеклянных окон центром Дохи и его ошеломляющей архитектурой. Отсюда лодки похожи на детские игрушки, а вертолеты — на насекомых.

На этом месте пытливый человек может спросить, почему музей, спроектированный группой под руководством китайско-американского архитектора Бэй ЮйминаБэй ЮйминаMark Hudson, “Museum of Islamic Art in Doha: ‘It's about creating an audience for art,’” The Telegraph, 20 March 2013. и французского дизайнера интерьеров Жана-Мишеля Вильмотта, можно рассматривать как пример де-вестернизациипример де-вестернизацииClicknetherfield, “Museum Display Cases at Museum of Islamic Art Doha,” online video clip, YouTube, 19 August 2010.. Возникает вопрос: можем ли мы думать о музее, воспроизводящем западную модель, как о девестернизирующем проекте? И как воспринимать критиков, отзывающихся о музее в Дохе лишь как о роскошной витрине арабского капитализма, в которой исламское искусство используется для улучшения государственного имиджа? Все эти вопросы правомерны, и ответ на них может быть таким: точно так же, как музей сыграл ключевую роль в создании идеи и образа западных капиталистических государств, теперь этот тип институции присваивается за пределами западного мира, чтобы вернуть ценность ранее обесцененным архивам, идентичностям и памяти.

Можно сказать, что во многих отношениях процесс де-вестернизации уже прошел точку невозврата и в целом основывается на запутанных перестановках. Однако речь идет не о бинарных отношениях, а о неравноправных позициях и запутанных связях между ними. В то время как основные западные музеи выросли из коллекций артефактов со всей планеты, весь остальной мир скапливался и «репрезентировался» в Лондоне, Берлине и Париже. В незападном мире просто нет эквивалентов этнографических и этнологических музеев, поскольку западноевропейская и англо-американская культуры никогда не были объектом изучения антропологов Юго-Восточной Азии или Ближнего Востока: «знание» относилось исключительно к «западной цивилизации», в то время как «культура» — ко всему остальному мируостальному мируМародерство началось гораздо раньше XVIII и XIX веков — в конце XVI и XVII веков в Новом Свете. Подробнее читайте в Michael D. Coe, Breaking the Maya Code, London: Thames and Hudson, 1999.. 

Тем не менее сегодня в незападном мире наблюдается тенденция к накоплению не западных этнографических артефактов, а, скорее, лучших умов и шедевров модернистского и современного искусства. В большинстве случаев эти умы принадлежат людям, которые работают над осуществлением конкретных глобальных по своему замыслу интервенций. Примером могут служить западные архитекторы и дизайнеры интерьеров, реализующие грандиозные музейные проекты в соответствии с местным ви́дением (Бэй Юймина и Вильмотта пригласили строить Музей исламского искусства в Дохе), или заграничные кураторы, которые помогают обмениваться знаниями между культурами (Юко Хасегава была куратором XI биеннале в Шардже). В каждом случае эти умы получают зарплату и делают то, что от них требуется.

Музей исламского искусства вызывает вопросы у одних и восхищение других, но в любом случае это мощное заявление. Вопросы критиков исходят из сомнительных установок, и необязательно быть рьяным защитником проекта или Шерлоком Холмсом, чтобы увидеть их шаткую основу. Одна из таких установок предполагает, что вся эта фантасмагория стала возможна благодаря огромным средствам, которыми сейчас обладает Катар. Здесь нам стоит вспомнить об инвестициях страны как в развитие собственных культурных учреждений, так и на международном уровне — от финансирования крупной ретроспективы Дэмиена Херста в галерее Tate Modern, которая позже была показана в музеях Катара в 2013 году, до покупки важнейших произведений западного искусства на аукционах.

Хотя финансовые вложения Катара в современное искусство выглядят чем-то экстравагантным для (завистливых?) западных глаз, они не так претенциозны, как может показаться. Возможно, нам следует вспомнить о том, что происходило в XVII веке: тогда 70 000 экспонатов, собранных сэром Гансом Слоаном, легли в основу коллекции Британского музеяБританского музея“Sir Hans Sloane,” The British Museum website.. Это не говоря уже о наследственных монархиях, силами которых был создан ЛуврЛувр“History of the Louvre: From Château to Museum,” The Louvre website.. Пополнение коллекций Британского музея и Лувра в свое время было исключительным правом монархов. Если британские и французские монархии могли формировать собственные образы власти, богатства и вкуса через собрания искусства, так ли ужасно, что современные монархии Катара или Эмиратов строят музеи по тем же причинам?

Конечно, невозможно игнорировать скорость, с которой в XXI веке расширялись незападные музеи и коллекции. Сравните годовые бюджеты Музея современного искусства в Нью-Йорке (32 миллиона долларов), Метрополитен-музея (30 миллионов) и Музея исламского искусства в Дохе (1 миллиард долларов). Эта фантастическая сумма позволила шейхе Аль Маяссе бинт Хамад бин Халифа Аль Тани в 2012 году выделить 250 миллионов долларов на приобретение «Картежников» Сезанна — сумма примерно в шесть раз превышает общий бюджет двух упомянутых нью-йоркских музеевнью-йоркских музеевAlexandra Peers, “Qatar Purchases Cézanne's The Card Players for More Than $250 Million, Highest Price Ever for a Work of Art,” Vanity Fair, 2 February 2012. . Шейха Аль Маясса, сестра недавно назначенного эмира, возглавляет Управление музеев Катара (Qatar Museums Authority), которое курирует работу Музея исламского искусства, Арабского музея современного искусства Mathaf и строящегося Национального музея Катара. И она может распоряжаться ежегодным бюджетом в 1 миллиард долларов, выделенным на приобретение произведений искусствапроизведений искусстваRobin Progrebin, “Qatar Redrawing the Art Scene,” Gulf News, 27 July 2013: “With an annual acquisition budget of $1 billion a year, Shaikha Al Mayassa is creating a first class contemporary collection.”. Почему такая сумма? Ну прежде всего потому, что небольшой процент доходов казны Катара идет на финансирование местных музеев и культуры в целом. Но почему эти деньги не используются для искоренения бедности или для борьбы с социальной несправедливостью? Вопрос хороший. Можно также задуматься, почему у США самый большой в мире военный бюджет, причем его значительная и непристойная по масштабу доля, как недавно выяснилось, идет исключительно на кибершпионаж.

И правда, почему в Катаре на искусство выделен такой бюджет, в то время как Европейский союз и Соединенные Штаты сократили расходы на музеи и образование в пользу «эффективных» методик, которые готовят молодежь к тому, чтобы «соревноваться» в конкурентном мире будущего? Конечно, некогда заниматься искусством. Но суть не в этом. Дело в том, что Европе и США не нужно тратить непомерные суммы на создание собственной цивилизационной идентичности: там это уже было сделано. В Европе начали этим заниматься в эпоху Возрождения, в США — в начале ХХ века. 

Катар реагирует на потребности времени. Нравится нам это или нет, но это ви́дение, вызванное необходимостью. В выступлении на TED в 2010 году шейха Аль Маясса сказала: «Мы переосмысливаем себя через развитие наших культурных институтовкультурных институтовВ своем выступлении на TED шейха прекрасно обозначила, что именно девестернизация значит в сфере искусства и музейного дела: “Sheikha Al Mayassa: Globalizing the local, localizing the global," TED website, February 2012.». Она добавила, что искусство становится важной частью национальной идентичности. В интервью The New York Times шейха также отметила значение художественных институций для борьбы с западными предубеждениями о мусульманских обществахмусульманских обществахRobin Pogrebin, “Qatari Riches Are Buying Art World Influence,” The New York Times, 22 July 2013.. Суть здесь, согласны вы с этим или нет, заключается в том, что культурно-идеологические сдвиги в незападном мире происходят параллельно с ростом уверенности, которую обеспечивают крепнущие экономики в Восточной и Западной Азии (в словаре западных востоковедов также называемой Ближним Востоком). Более того, эти сдвиги лишь часть более сложного и масштабного движения к де-вестернизации.

Посмотрите на музей в Дохе и на его вызывающий зависть бюджет, выделенный на приобретение объектов искусства и продвижение локальной культуры. Инвестиции здесь — во многих отношениях способ вернуть чувство гордости за свою идентичность. Можно критиковать такие бюджеты за то, что они делают неравенство между богатыми и бедными еще более заметными на фоне и так растущей глобальной несправедливости. Но сравнение бюджета музеев Катара с военными расходами США, которые составляют 662 миллиарда долларов в год, может изменить нашу точку зрения. А еще нужно принять во внимание, что, когда дело доходит до военных расходов, Китай занимает второе место в мире с 162 миллиардами долларов в год — эта сумма составляет бо́льшую часть военного бюджета всей Азии (314,9 миллиарда долларов в год). Саудовская Аравия находится на седьмом месте с 57,6 миллиарда, а общий военный бюджет всего Ближнего Востока и Северной Африки составляет всего 166 миллиардов долларов в год166 миллиардов долларов в годLaicie Heely, “U.S. Defense Spending vs. Global Defense Spending,” The Center for Arms Control and Non-Proliferation website, 24 April 2013.. 

Мусульманин мог бы рассердиться из-за выставки «исламского искусства» в Лувре. И наоборот, мог бы с гордостью посмотреть ее в Дохе. Критически настроенные люди могут осудить то, что скрывается за Музеем исламского искусства, — деньги глобального капитализма в небольшом недемократическом государстве, где власть передается по наследству. Тем не менее, когда речь идет о Катаре, важно, что богатство, которое пошло на строительство и развитие Музея исламского искусства, пришло оттуда же, откуда в трех крупных западных музеях (Берлинском этнологическом, Британском и Лувре) появились «древности», — из неевропейского мира. Разумеется, с той лишь разницей, что, помимо старых европейских монархий, в создании подобных институтов культурной памяти участвовали и другие акторы. Бо́льшая часть богатства и капитала, накопленного за последние три столетия, когда зарождались и развивались подобные музеи, пришла от светской и демократической буржуазии, протянувшей щупальца имперской Европы по всему миру. В основном это происходило благодаря британскому и французскому колониализму, особенно в период после 1875 и 1878 годов, когда археологические и антропологические исследования в Северной Африке, на Ближнем Востоке и в Азии шли параллельно с европейской экономической и политической экспансиейполитической экспансией“History of the Louvre: From Château to Museum,” The Louvre website.. 

Например, Лувр в том виде, каким мы его знаем сегодня, торжественно открыли в августе 1793-го — через год после учреждения Первой республики. Он должен был служить символом расцветающего французского национального государства, но позднее стал домом для «импортированных» египетских, ближневосточных и исламских сокровищ. Само здание имеет долгую историю, но его нынешняя форма связана с проектом преобразования дворца Тюильри, начатым Франциском I в 1546 году по традициям архитектуры эпохи Возрождения. При Генрихе II были построены зал Кариатид и Королевский павильон, где в том числе находились личные покои короляпокои короляТам же.. После Французской революции 1789 года комплекс снова радикально преобразовали: он стал хранилищем памятников науки и искусства, то есть местом памяти и обучения — музеем. Любому европейцу того времени было ясно, что науки и искусства — визитная карточка Европы и западной цивилизации. 

Неудивительно, что экономическое благосостояние Западной Азии сегодня усиливает тенденцию к возрождению культурывозрождению культуры«Культурное возрождение» — важный термин, стоящий за эпистемологическим, этическим и политическим самоутверждением «первых наций» (First Nations) в Канаде, коренных американцев (Native Americans) в США и коренных народов (Pueblos Originarios) в Южной и Центральной Америке. Возрождение обычно инициируют элиты богатых государств. за пределами западного мира. Что касается Музея исламского искусства в Дохе (и вообще QMA), я вижу благоприятную мутацию относительно западных имперских практик управления мировыми культурами. Эта мутация указывает на многополярный подход к экономике и международным отношениям, а также на движение к плюриверсальной мировой перспективе, наметившейся в сфере искусства и идей. Музеи искусств и цивилизаций такого масштаба стали возможными благодаря бурному и автономному экономическому росту в постколониальных регионах после окончания западного имперского правления — в условиях вновь созданных суверенных монархических государств. Для многих такой рост был невозможен, особенно без помощи западных институтов. Более того, происходящее — это не простая имитация вестернизации, а демонстрация девестернизации, когда западные культурные стандарты присваиваются и адаптируются к местным или региональным потребностям и представлениям. Для цивилизаций и музеев это существенное отклонение от привычного курса.

 III

Остановимся здесь, чтобы рассмотреть две главные предпосылки развития западных музеев. Во-первых, музеи были нужны, чтобы заложить основы идентичности западной цивилизации и — начиная с XIX века — объединить национальную культуру трех главных европейских национальных государств, вышедших из эпохи Просвещения: Англии, Франции и Германии. Во-вторых, Британский музей, Берлинский этнологический и Лувр должны были представлять имперскую идентичность этих трех стран.

Сэр Ганс Слоан (1660–1753) был британским коллекционером. Считается, что за свою жизнь он собрал около 70 000 артефактов — в основном книги, рукописи и предметы старины (как правило, греческие и римские). Британский музей открылся в июне 1753 года благодаря его коллекции. Основание и расширение этого «музея истории и культуры человечества», целью которого было сохранение памяти и культур всего мира, совпали с расцветом британского империализма.

Однако, размышляя о греческом происхождении слова «музей» и фиксации западного мира на его собственных корнях в классической греческой культуре, мы не должны думать, что история музея как такового ограничивается греческим наследием. В конце концов, память множественна и плюральна, и далеко не все исходит из греческих — или западных — источников. В этом смысле то, чем занимаются в рамках таких проектов, как Музей исламского искусства и Музей азиатских цивилизаций, — институционализация памяти собственных цивилизаций уже после того, как вместе с артефактами эти культуры утратили свое наследие. Это был только вопрос времени, когда институции и другие акторы, чьи идентичности и память были украдены (носитель кечуа из Эквадора описал «колониальность» на своем языке как «украденные воспоминания», что затем было переведено на испанский как memoria robada), начнут разрастаться, встав на путь восстановления.

Музей азиатских цивилизаций был создан на тех же началах — из-за необходимости работать с украденными воспоминаниямиукраденными воспоминаниями“About Us,” Asian Civilisations Museum website.. Каждый человек азиатского происхождения может гордиться или возмущаться тем, что его наследие выставлено в Берлинском этнологическом или Британском музее. Но совершенно другое дело, когда основополагающие элементы и следы азиатских цивилизаций собирают и восстанавливают в Азии, а не в Европе. Критически настроенный человек вновь скажет, что Сингапур — капиталистическая страна, чье демократическое устройство вызывает вопросы. В таком случае я предлагаю ему или ей подумать о демократиях тех национальных государств, что создали вышеупомянутые музеи в Лондоне, Берлине и Париже, ведь они делали это не только сохраняя и воспевая собственное прошлое, но и скупая и разворовывая наследие неевропейских цивилизаций.

Чтобы обратить процесс вспять и компенсировать потери, Музей азиатских цивилизаций в Сингапуре создает и утверждает архив западной цивилизации, а точнее той ее части, что связана с накоплением смыслов и денег — двух взаимодополняющих измерений европейской имперской экспансии. Власти Сингапура не нанимали для строительства музея архитекторов, живущих на Западе, — вместо этого коллекции разместили в недавно отреставрированном Empress Place Building, где раньше находились офисы британской колониальной администрацииколониальной администрации“Image of the Asian Civilisations Museum building,” Wikimedia.. Местоположение музея помогает не только принимать, но и преодолевать британское колониальное наследиебританское колониальное наследиеHengcc, “Asian civilisations museum of Singapore—Art of lacquer from China,” online video clip, YouTube, 17 June 2013.. Так как власти Сингапура присвоили здание, несущее память о Британской империи, и преобразовали его для сохранения памяти об азиатских цивилизациях, можно заключить, что они признают колониальное наследие, составляющее неотъемлемую часть культуры страны. Но это нельзя сравнить с тем, что было проделано с помощью европейских музеев — это не «украденные воспоминания» наоборот. Скорее это возвращение украденных воспоминаний в историю Азии. Вместо того чтобы «внимать» единой и всеобъемлющей истории западных цивилизаций, заключенной в клетки западных музеев, Музей азиатских цивилизаций решил рассказать собственную. И поэтому, в то время как в европейских музеях мы часто сталкиваемся именно с украденными воспоминаниями, на примере присвоенного колониального здания Музея азиатских цивилизаций мы видим образец нации, формирующей и утверждающей собственный архив.

Возьмем, в частности, текст, опубликованный на сайте Музея азиатских цивилизаций, в котором объясняются его задачи:

Изучать и представлять культуры и цивилизации Азии, чтобы способствовать осознанию и пониманию исконных культур сингапурцев и их связей с Юго-Восточной Азией и миром.

В тексте подчеркивается значение институции как первого регионального музея паназиатской цивилизации. На передний план выходит не только образ национального государства, но и паназиатская перспективапаназиатская перспективаSven Saaler and Christopher W. Szpilman, eds., Pan Asianism: A Documentary History, Volume 1: 1850-1920 (New York: Rowman & Littlefield Publishers, 2011).. Это дополнительно подчеркивается с помощью собрания исторических документов, артефактов и созданной за последние 200 лет ​​литературы — считается, что именно в этот период на острова мигрировали предки сингапурцев со всей Азии и привезли свои сложные и древние культуры. И именно этому периоду истории Сингапура посвящена коллекция Музея азиатских цивилизаций: она демонстрирует материальные культуры совершенно разных этнических групп, происходящих из Китая, Юго-Восточной, Южной и Западной Азии.

Кураторы постоянной экспозиции Музея азиатских цивилизаций не забывают ни о британском прошлом Сингапура (британцы поселились на острове в 1819 году), ни о японском вторжении во время Второй мировой войны. Постоянная коллекция включает китайские фарфоровые фигурки из Дэхуа, каллиграфию, буддийские и даосские декоративные святыни. Представлены также бронзовые скульптуры из государства Чола в Южной Азии, изображающие Уму — супругу Шивы и Сомасканда. В постоянной коллекции из Юго-Восточной Азии — множество примеров технического мастерства, например яванские храмы, перанаканские золотые украшения и текстиль, кхмерские скульптуры и так далее. Предусмотрены в музее и пространства для временных выставок: они призваны дополнять и расширять постоянную коллекцию, утверждающую архив азиатских цивилизаций.

Музей азиатских цивилизаций — это не «национальный» музей«национальный» музейВ этом контексте следует упомянуть также Музеи исламских цивилизаций в Дохе и Шардже. Оба вносят вклад в изменение культурных политик в многополярном мире, связанном общей формой экономики — капитализмом.. Его можно было бы охарактеризовать таким образом и поставить в один ряд с несколькими музеями «третьего мира», которые были созданы с целью почтить национальную память. Например, Национальный музей антропологии в Мехико: его монументальность и заслуги в репрезентации цивилизации ацтеков получили высокую оценку. Но музей также резко критиковали за апроприацию: ни один из государственных деятелей, построивших его, не имел отношения к ацтекской цивилизации. Все они были испанского происхождения или метисы. Получается, что креолы и метисы, будучи мексиканской элитой европейского происхождения, «украли» память ацтекской цивилизации и поместили ее в нарратив своей нации, продолжая маргинализировать коренные народы ацтекского происхождения. Создатели Музея азиатских цивилизаций в Сингапуре, напротив, были коренными жителями (не европейского происхождения, как в Мексике) — так же, как создатели Британского музея и Лувра были представителями коренных народов Англии и Франции.

У меня нет намерения противопоставлять Сингапур Мексике. Я просто отмечаю существенные различия между Музеем азиатской цивилизации и Национальным музеем антропологии, — для того, чтобы понять, как повторное вписывание прошлого в настоящее становится вопросом возвращения чувства достоинства и выживания культуры. В конце концов, прославление сингапурского и азиатского наследия в Музее азиатских цивилизаций — необходимая поправка к западному историческому отрицанию «других» цивилизаций. 

IV

В этом эссе я высказал предположение, что оба проекта — Музей исламского искусства в Дохе и Музей азиатской цивилизации в Сингапуре — создавались с предельно ясными намерениями. Без сомнения, в ближайшем будущем мы увидим еще больше подобных инициатив. Одно из направлений их деятельности — восстановление цивилизаций, пострадавших от 500-летней эпистемологической, религиозной и эстетической гегемонии и расположенных на периферии греко-римской традиции, лежащей в основе западной цивилизации. Другая цель подобных институций — освободиться от западной тирании накопления смыслов, которая реализовывалась через «кражу воспоминаний» и содержащих их артефактов. Делая такие заявления, я столкнулся с критикой, которая частично уже приводилась здесь. Один из доводов заключается в том, что обе обсуждаемые институции — Музей исламского искусства в Дохе и Музей азиатской цивилизации в Сингапуре — не более чем государственная пропаганда. Я согласен. Они выполняют пропагандистские функции в той же степени, что и Британский музей, Лувр и Берлинский этнологический музей. У всех этих институций двойная цель. Разница лишь в том, что западные музеи уничтожили память незападных цивилизаций, лишив их культурного и исторического наследия. 

Взглянув на истории, которые рассказывают три западных музея, упомянутые в этом эссе, — Лувр, Берлинский этнологический и Британский, а также на историю их коллекций, вы поймете, что экспонаты попали в Европу благодаря путешественникам и офицерам и их привилегированному положению в колониях. Таких историй предостаточно. В качестве одного из примеров можно привести экспонат, украденный из Афганистана и выставленный в Британском музееБританском музее“‘Beautiful and priceless’ ancient treasures stolen from Afghanistan on show at British Museum,” The Daily Mail, 2 March 2011.. Другой пример — это вся коллекция Ниньо Корина в Музее мировых культур в Гетеборге, которая позже оказалась в Гетеборгском музее этнографии (теперь Музей мировых культур). Генри Вассен, в то время его директор, в 1970 году посетил Международный конгресс американистов в Лиме, а затем отправился Боливию, где обнаружил любопытную коллекцию в Археологическом музее Ла-Паса. Предполагается, что он выкупил ее за 1000 долларов. В 2009 году я участвовал в подготовке отчета, приуроченного к запросу правительства Боливии на репатриацию этих артефактоврепатриацию этих артефактовW.D. Mignolo, The Power of Labeling, ed. Adriana Muñoz, Report for the Museum of World Culture (Göteborg: Museum of World Culture, 2009).. Музея азиатской цивилизации или Музея исламского искусства такие конфликты не коснулись, что предполагает почти освобождающую автономию действий их создателей по восстановлению собственного культурного наследия и исторической памяти.

Политика Музея азиатских цивилизаций в Сингапуре и Музея исламского искусства в Дохе в отношении «кражи» западных воспоминаний иная. Их создатели «крадут» талант западного архитектора — или пользуются зданием, оставленным британскими колонизаторами. Неравенство, укоренившееся за 500 лет господства западной цивилизации, сопровождалось триумфом нарратива, породившего идею «модерности». Позже она была представлена как нечто универсальное, — как история, события которой происходили исключительно в Европе. 

Перед нами стоит задача — разрушить эту фикцию и показать западной цивилизации ее место. Эпоха одной из наиболее поздних цивилизаций в истории человечества, которой единственной удалось присоединить к себе и обесценить все другие цивилизации на земном шаре, подходит к концу. Девестернизация — единственный путь в будущее. Музей исламского искусства в Дохе и Музей азиатских цивилизаций в Сингапуре — две инициативы, работающие в этом направлении. Обе институции созданы в условиях глобализации капитализма — точно так же, как европейские музеи появись во время подъема европейского капитализма и имперской экспансии.

И последнее предостережение: в условиях, когда по всему Магрибу, Северной Африке, Ближнему Востоку и за их пределами расцветает художественная жизнь, обсуждаемыми в этом эссе музеями можно легко пренебречь, восприняв их как государственные проекты, основанные только лишь на экономическом богатстве, — и как противоположность возвращению культурной автономии массами. Безусловно, ни один из двух музеев, о которых я говорил, не развивается снизу. Тем не менее нужно учитывать, что создание музея цивилизаций происходит одновременно с борьбой за экономическую и политическую автономию (auto-nomos). Де-колониальные институции, описанные в этом эссе, развиваются параллельно — и во многом подобно — той низовой работе, которая сейчас проводится с помощью художественных практик и культурного менеджмента не только в Магрибе, Северной Африке и Восточной Азии, но также среди «художников и кураторов Черной Европыхудожников и кураторов Черной ЕвропыAlanna Lockward, “Black Europe Body Politics: Towards an Afropean Decolonial Aesthetics,” Social Text: Periscope, 15 July 2013.». Эти институции следуют по де-колониальным траекториям. Проще говоря, музеи цивилизаций могут следовать по де-вестернизирующим траекториям.

Но это не «столкновение цивилизаций». Безусловно, и Музей исламского искусства, и Музей азиатских цивилизаций — государственные проекты. Но, повторяю, Британский музей, Лувр и Берлинский этнологический музей — тоже. Ни один из нельзя назвать народным музеем, созданным людьми для людей. Это государственные музеи, работающие на двух уровнях: в качестве посредников в межгосударственной культурной политике и как места обучения историческим и культурным традициям страны не только и ее граждан, но также иностранцев и туристов, оперирующие в соответствии с ви́дением государства. Непонимание де-вестернизации, исходящее из неприятия такого способа работы с архивами, может в итоге привести к восхвалению азиатских коллекций в Британском музее или собрания исламского искусства в Лувре и осуждению Музея азиатских цивилизаций в Сингапуре и Музея исламского искусства в ДохеМузея исламского искусства в ДохеИнформации о неприемлемых условиях труда рабочих, занятых подготовкой инфраструктуры для грядущего чемпионата мира по футболу в Катаре в 2022 году, предостаточно. Как и критики политики и экономики Сингапура. Мы не должны игнорировать эти реалии, но также не должны забывать о том, как во Франции и Англии были созданы музеи прошлого. О Британском музее читайте: Graham MacPhee, “British Colonial Archives Finally Released,” Counterpunch, 20-22 April 2012.. Борьба за контроль над культурной сферой не должна отвлекать нас от того факта, что экономическая колониальность стояла за созданием музеев западной цивилизации в той же мере, в какой она привела к возникновению музеев, скажем, азиатской или исламской цивилизации.

В то же время это не должно сбивать нас с толку. Не следует думать, что все диктуется капитализмом (экономическим капитализмом), или что борьба за контроль над культурной сферой не имеет значения. Де-вестернизация, выражающаяся в государственных проектах, которые оспаривают контроль над экономикой, политикой и культурой, имеет значение, даже если колониальность все еще существует. Тем не менее сила единственной точки зрения — в сокрытии ее темных сторон. С одной стороны, музеи становятся многополярными, так как соответствуют многополярному экономическому и политическому мировому порядку. В то же время незападные цивилизации создают собственные музеи и рассказывают свои истории, таким образом спасаясь из заточения в контекстах и ​​коллекциях Британского музея и Лувра. С другой стороны, в то время как в прошлом музеи развивались за счет европейской имперской экспансии, сегодня такие институции, как Музей азиатских цивилизаций и Музей исламского искусства в Дохе, возникают благодаря де-вестернизирующемуся политическому суверенитету капитала.

Впервые текст был опубликован на платформе Ibraaz в ноябре 2013 года. Перевод с английского Виктории Кравцовой