外, или wai, — внешнее, чужое
Все мы в какой-то момент начинаем воспринимать себя как Других. Кого-то таковым нарекают в детстве, остальные оказываются по другую сторону совершенно неожиданно. Рори О'Нил родился в Ирландии, но сейчас изучает даосскую философию в Шанхае. В своем эссе, написанном в стиле древних китайских текстов, он рассказывает о своих приключениях в этой стране, желанном кондиционированном убежище «Старбакса» и о том, как быть чужаком в стиле кунг-фу.
«Дети могут бояться вас, пока родители не заверят их, что с вами все окей», — сказала Тетушка, обращаясь ко мне. Потом повернулась к остальным: «Даже его глаза не похожи на наши!» Повисло смущенное молчание. Тетушка — двоюродная сестра подруги и бывшей коллеги. Эта подруга, которую прозвали Эгг-Эгг, посвятила меня в тонкости китайской культуры, пока мы вместе работали в офисе одной лондонской IT-компании. В этом китайском кармашке я чувствовал себя как дома. Теперь я завтракаю с ней и ее мужем в Шанхае. Наше общение завязывается на любимой теме многих китайцев: мы обсуждаем возможности совместного заработка. Мы весело болтали об этом за ужином и выпивкой накануне вечером. Все было продумано: ее муж преподавал бы всякую науку, я — английский, а Эгг-Эгг занималась бы родителями. Затем пришла Тетушка и вмешалась в переговоры, указав на проблему с моими глазами, которые отличались от глаз моих потенциальных партнеров и клиентов.
Но, Тетушка, если бы я был чужаком настолько, насколько вы себе это представляете, и мои глаза вселяли бы страх в детей, то мне было бы очень тяжело жить здесь, в Китае! «Это попросту не так», — то и дело отвечаю я невидимой Тетушке. Хотя я больше никогда не встречал этого человека, она по-прежнему живет в моем внутреннем мире. Так что я решил, что лучше дать ей имя. Она Тетушка, потому что забыла, что значит быть ребенком. Забыла, какие страхи и суждения заложены в нас природой, а какие — культурой. Дети и правда склонны не доверять незнакомцам. Но, по опыту, у меня те же шансы расположить их к себе, что и у любого взрослого китайца. Однако этому могут воспрепятствовать сами взрослые, если они будут чувствовать себя неуютно со мной: ведь дети легко улавливают такие вещи.
В Китае людей старшего поколения принято называть «тетушками» или «дядями», но ее я стал называть Тетушкой не поэтому. Раз она двоюродная сестра моей подруги одного с нами возраста, то она скорее была бы мне «сестрой». Она Тетушка, потому что не кажется мне подходящей на роль матери тех детей, о которых рассуждает. Она скорее одна из тех теток, у которых меньше реального родства, но всегда есть мнение. Извини, Тетушка, но ты меня правда задела за живое.
Пару лет спустя я вышел из квартиры и столкнулся на лестничной клетке с ребенком двух с половиной лет. Он сказал: «Дядя». Эта уместная, теплая и дружелюбная форма обращения распространена в Китае по отношению к человеку достаточно взрослому, чтобы быть тебе отцом. По крайней мере, я счел ее уместной. Его сопровождающие, возможно бабушка и дедушка, поднимались по лестнице. Они посмотрели сначала на меня, а затем, посмеиваясь, — снова на ребенка. Очевидно, что малыш не совсем правильно понял ситуацию. «Дядя-иностранец», — поправили они.
В следующий раз, когда я встретил этого же ребенка на лестничной клетке, его сопровождали либо другие взрослые, либо те же, но уже забывшие предыдущий инцидент. Когда ребенок назвал меня «дядей-иностранцем», они онемели, а затем разразились возбужденным смехом, который, казалось, выражал все их восхищение: «Как же умен этот ребенок!» Как малыш понял, что этот человек не только «дядя», но и иностранец?! Пять с плюсом! «Дядя-иностранец! — радостно повторяли они. — Дядя-иностранец!»
Оба случая отпечатались в моем сознании, и тогда мне стало ясно, что во вторую встречу ребенок не проявил никаких дедуктивных способностей, в отличие от первого раза, когда он назвал меня «дядей». Во второй раз он просто связал нужную фразу с лицом человека, которого узнал на той же лестнице. Однако, если не считать тот случай на площадке, я ничего не знаю о том, как дальше развивалось у этого ребенка понимание внутреннего и внешнего.
Что такое кунг-фу? Это слово означает нечто среднее между «временем» и «усилием». Я думал, оно описывает фирменный удар в прыжке Брюса Ли! Так и есть. Но как Брюсу Ли он удается? Требуется время и усилие. Физическое, умственное и, возможно, духовное совершенствование.
В широком смысле, чтобы практиковать кунг-фу, необходимо время и усилие. Или это и есть время и усилие. Время и усилие требуют терпения. Терпение требует обуздания порывов и желаний. Когда эти импульсы слабеют, мы перестаем что-то делать с окружающим миром и начинаем больше его воспринимать. Вы когда-нибудь наблюдали за тем, как ведет беседу терпеливый человек? Нужно ли ему или ей высказывать каждую мысль, которая приходит в голову? Если собеседник говорит что-то глупое или неуместное, спешит ли терпеливый человек сделать замечание говорящему? Может быть, вместо этого он позволил бы последовавшим молчанию и смущению сделать свою работу. Если Брюсу Ли наносят удар, станет ли он в ответ прилагать больше усилия, чем оппонент? Может быть, но в идеальной ситуации он сбережет энергию и использует силу удара против того, кто его наносит. Я хочу рассказать о своем самом успешном кунг-фу-приеме, но сначала позвольте поведать о нескольких местах, где мне приходилось жить.
После пары лет в Китае и пары лет в Лондоне, что заставило меня вернуться в Китай? В культурном отношении Лондон гораздо больше похож на место, где я вырос, чем любой город в Китае. Я скучал по ощущению себя чужаком. Я хотел, чтобы все вокруг было чужим, и я хотел быть чужим для всего вокруг. Еще более чужим. Почему? Может быть, потому, что, когда вы не слишком чужой, но при этом чувствуете себя не вполне дома, что-то не так. Но если вы не чувствуете себя дома, когда вам полагается быть по-настоящему чужим, тогда ничего страшного. Это может даже заставить чувствовать себя по-настоящему дома. Эммануэль Левинас писал о том, что признание другого — это начало этической жизни. Он считал, что даже в браке нужно уважать инаковость супруга. Постоянное признание другого как другого было частью его видения гармоничной семейной жизни и мечты о гармоничном обществе.
— Откуда ты?
— Из Ирландии.
— Твой китайский очень хорош.
— Нет. Нет.
— Как давно ты здесь?
— [X число] лет.
Этот разговор неизменно вписан в жизнь иностранца в Китае. Если я покупаю овощи, я гость в лавке и благодарен хозяйке за этот разговор. Когда я ищу шестигранный ключ определенного размера, я гость хозяина магазина и рад поговорить с ним. Я уже вовлек этих людей в деловые отношения и счастлив умеренно расширить эти связи. У этих полусоциальных мероприятий есть границы, и я научился их защищать.
Пока учился на бакалавра в Ирландии, все мое время было посвящено занятиям и подработкам. Также хотя бы один вечер я отводил бурной социализации и по крайней мере один день — отдохновению. Этот священный день я проводил в постхристианской экзистенциальной церкви, посвящая его самопознанию. Тревогу я замещал атмосферной мрачностью с помощью ритуальных действий: бесцельного блуждания в одиночестве, употребления кофе, курения самокруток и чтения философских и поэтических фрагментов. Тогда я располагал временем. У меня больше нет этой роскоши еженедельного экзистенциального отдохновения. Но иногда я все равно оказываюсь в одиночестве, испытывая тревогу в пасмурный воскресный полдень. Это можно было бы исправить прогулкой по местному центру, на окраине Шанхая, ощутив себя среди чужих жизней.
В один из таких дней я блуждал, попеременно погружаясь в свои мысли и оглядываясь по сторонам. Мои глаза встретились с глазами человека, который, должно быть, заметил меня издалека. Он был готов. Его забрезжившая было гримаса быстро разрослась в широкую улыбку. Двигаясь навстречу, он прогудел на отработанном и странном английском, без пауз и интонаций: «ЗДРАВСТВУЙТЕ, СЭР. КАК ПОЖИВАЕТЕ?» Я ответил тихим голосом: «Хорошо, спасибо». И снова отвел взгляд в безопасность пути перед собой. Моя вялость контрастировала с его бодростью, подобно инь и янь, что исключало возможность дальнейшего разговора. В моем голосе не было ни удивления, ни оскорбления, ни дружелюбия. Он прозвучал без спешки или паузы, без усилий и напряжения. Связь между нами моментально и надежно разорвалась. Это был мой ответ в стиле кунг-фу.
Да, я горжусь. Скромность — это добродетель мастеров кунг-фу, так что, может быть, я еще не достиг их уровня. В прошлом мне пришлось бы подбирать подходящую китайскую фразу, чтобы ответить — обезоружить человека хлестким ударом его родного языка. Или пронзительно посмотреть на него, взглядом вколов весь яд человека, которому в течение многих лет ежедневно напоминали о его инаковости. Или я мог бы наказать его молчанием за нарушение святости моей церкви. Но ответить на китайском — значит нарваться на комплимент. Пристальный взгляд спровоцировал бы реакцию, защищающую его эго. Проигнорировав его, возможно, я бы вдохновил его на запуск еще одной словесной ракеты.
Мой ответ был способом рассеять разговор в стиле кунг-фу. Это была чистая самооборона без тени нападения.
Глава 3. Благодарение и хвала Деве Старбак
«Старбакс» — это плохо. Это известно всем культурным людям Запада. Я больше не культурный индивид Запада, поэтому забыл об этом.
Впервые я утратил это знание, когда приехал мой друг из Ирландии и мы отправились в путешествие по Юго-Западному Китаю. У него определенно было иное видение настоящего Китая, чем у меня, но оба представления, вероятно, включали следующее: чай из китайских фарфоровых пиал, изделия из бамбука, петляющую пентатоническую музыку, зигзагообразные черепичные крыши и каллиграфию на всех стенах. Поиски этих вещей временами утомляли. Особенно когда было жарко и нам долго не удавалось выбраться с широких безликих улиц в настоящий Китай. Однажды днем мы остановились в «Старбаксе» в Гуйяне, столице горной юго-западной провинции Гуйчжоу. Посидели час или два. На следующий день, когда мы решали, как провести последний драгоценный день в Гуйчжоу, меня удивило и смутило то, насколько приятным мне показалось предложение моего друга: «Давай вернемся в “Старбакс”».
Мы вернулись и увидели Деву Старбак, благосклонно улыбающуюся из своего зеленого круга, — парящую над дверным проемом и напечатанную на каждой чашке. Во всех своих проявлениях — аромате, температуре воздуха, музыке, ценах — она излучала однообразие и предсказуемость. Ее служители не интересовались нашей национальностью. Расстановка ее мебели способствовала сохранению личного пространства. Дева Старбак создала общую атмосферу замкнутого уединения. Ей удалось обратить нас в свою веру.
Приезд моих родителей в Китай осенью 2017 года стал одним из самых ярких событий в моей жизни. Тогда два мира и дома чудесным образом соединились. Большую часть досуга мы проводили разглядывая настоящий Китай, но каждый день находили время для кофе. Мой отец с самого начала дал понять, что мы не пойдем в «Старбакс». В Шанхае мы без труда нашли кофе, который был намного лучше, чем в «Старбаксе», и подавался в обстановке гораздо более необыкновенной. В туристическом районе Пекина, где мы остановились, тоже нашлись маленькие кафе, но кофе я бы предпочел все равно пить в «Старбаксе».
Мы уехали из Пекина подальше. Глыбы первой Великой Китайской стены, сделанной из грязи, все еще можно найти на границе между Шаньси и Внутренней Монголией. Я прочитал в блоге русского парня, что можно взять такси из небольшого городка Фэнчжэнь во Внутренней Монголии, чтобы доехать до некоторых из этих насыпей. Они находились недалеко от старой, обнесенной стеной деревни, которая когда-то выполняла роль торговой зоны для тех, кто жил по разные стороны стены. Она была освежающе захолустна. Впервые в жизни я увидел летящую сову. Ее голова казалась слишком большой, чтобы так парить в воздухе. Мы гуляли с утра до вечера, останавливаясь в обеденное время, чтобы перекусить тем, что взяли с собой.
Мы поймали такси обратно в маленький городок и спросили водителя, не отвезет ли он нас куда-нибудь, где можно выпить кофе. Он говорил по внутренней связи на местном диалекте около десяти минут. Я понял только слово «кофе», которое то и дело всплывало в разговоре. Он и его команда на другом конце провода успешно доставили нас в единственную кофейню в городе. Если не считать нас, она была абсолютно пуста, тускло освещена и выглядела как место, куда люди приводят клиентов или партнеров для заключения сделок. Мы заказали кофе и выпили его, обновляя путевой журнал. Папа задремал. Мама сидела в своем айпаде. Я встал и одиноко уставился в окно на первые капли серого дождя. Бетти Мидлер в динамиках пела The Rose. Текст песни казался пронзительно грустным. Там было мрачно. Но там был кофе.
После этого мы вернулись в настоящий Китай. Мы ужинали в ресторане, в котором близилось к завершению свадебное застолье. Официантка проводила нас в отдельную комнату, укрывая от праздника. Но мама настояла, чтобы мы обедали в главном зале (на некотором расстоянии от свадебных столов), чтобы ощутить атмосферу. После еды персонал пригласил нас сфотографироваться с ними и с некоторыми особенно веселыми гостями.
Наш опыт настоящего Китая продолжился и во Внутренней Монголии. Но кафе — наша родная реальность — стали встречаться редко. Столица, Хух-Хото, оказалась слишком большой, чтобы местные могли отвезти нас в единственное кафе в городе, но и не настолько глобализированной, чтобы ее усеяли независимые заведения. Папа неохотно принял «Старбакс» как единственно разумный вариант. Когда мы потягивали кофе и ели маленькие пирожные, до нас дошло: ежедневный кофе был нашей нормой. Все, что нам было нужно, — нечто предсказуемое, удовлетворяющее наши основные потребности в кофе. Дева Старбак снова направила нас на путь истинный.
Когда я преподавал английский язык в Санье, в провинции Хайнань, мы с коллегами чувствовали необходимость укрыться от взглядов и приветствий, которыми нас встречали на улицах. Иногда мы сидели у реки. Ветерок приносил облегчение от жары. Это было тихое место, где можно было сидеть и заниматься своими делами. Но иногда люди приходили и занимались моими делами вместо меня — вникали, откуда я и что со мной происходит. Назовите меня помешанным на контроле, но мне нравилось разбираться с этими вопросами самостоятельно и в свободное время. Никто в «Старбаксе» не спросил, откуда мы, и в условиях влажной жары 38 градусов по Цельсию речной бриз был не ровней кондиционеру.
Мы пришли за стандартизацией, но Дева Старбак пожаловала нам немного человечного отношения. В этом «Старбаксе» в Санье следовали централизованной традиции написания имен клиентов на чашках. Для меня они написали разные варианты Рори: Лори, Роли или Рой. Однажды я посмотрел на чашку своего ирландского коллеги и увидел, что на ней написан единственный иероглиф 外. Я указал на это. Ей потребовалось время, чтобы осознать, что 外, то есть wai, означает «внешний», «чужой». Она засмеялась и взволнованно запостила это в WeChat с подписью: «“Старбакс”, вы действительно знаете, как заставить девушку почувствовать себя как дома!» Это была лучшая адаптация к местным условиям: пресный стандартизированный опыт, предлагаемый корпоративным гигантом, плюс правильная мера локального колорита.
Спасибо, Дева Старбак. Воздавайте ей хвалу — и не ошибетесь.
Перевод с английского Екатерины Захаркив
