Истории сопротивления

EastEast публикует избранные истории о повседневности в лагерях для перемещенных лиц из фотокниги Хенка Вилдсхута Rooted (2019). В течение десяти лет Вилдсхут исследовал то, как хрупкие сады, выращиваемые беженцами, становятся выражением сопротивления статусу жертвы, навязанному бюрократическим аппаратом.

Обновление от 2 сентября 2020 года. EastEast получил от философини и переводчицы Дианы Хамис комментарии, касающиеся некоторых значительных неточностей в опубликованном на нашей платформе тексте книги Хенка Вилдсхута. В частности, имя Абу Хамзи не следует сокращать до Абу, так как Абу Хамзи буквально значит «отец Хамзи» — соответственно, разбивать это имя некорректно. В тексте также упоминаются «пустынные пески долины Бекаа»: долина Бекаа известна как наиболее плодородная земля Ливана с обильными грунтовыми водами — пустыни на этой территории нет. «Стереотип о том, что арабские страны — это пустыня, так силен и настолько постыл в Ливане…» — говорит Диана. Мы очень благодарны за этот фидбек и рады им поделиться. Мы осознаем, что работаем с крайне чувствительными темами, и продолжаем учиться — но это никоим образом не оправдывает допущения таких досадных ошибок. Впредь будем еще внимательнее к деталям и строже к публикуемой информации. А также призываем наших читателей связываться с нами, если они столкнутся с какой-либо ошибкой или почувствуют, что определенный вопрос требует дальнейшего обсуждения.

I

Я впервые заметил крохотный, только что разбитый садик в лагере беженцев, когда работал над репортажем о последствиях землетрясения на севере Пакистана в 2005 году. Неожиданная встреча с чем-то настолько обыденным посреди хаоса тронула меня. Эти маленькие сады изменили мой взгляд на беженцев: я стал видеть в них не жертв, а выживших. Именно с таким отношением я подошел к изучению проблемы беженцев в Кале в 2006-м. В «Джунглях» (название лагеря нелегальных мигрантов и переселенцев, просуществовавшего с января 2015 по октябрь 2016 года. — Прим. пер.) похожие садики стали появляться рядом с самодельными хижинами и палатками не раньше 2015 года. Тогда в лагерь начали прибывать тысячи мигрантов, что привело к введению в гавани строгих мер безопасности. Беженцы поняли: их пребывание во французском порту продлится дольше, чем они планировали. Казалось, что, разбивая садики в этом неприветливом месте среди песчаных дюн, мигранты пытаются примириться с ситуацией. С помощью растений они создавали более приятную, домашнюю атмосферу. Стихийно возникший лагерь начинал обретать лицо, а его жители — в буквальном смысле слова — пускать корни в чужой стране.

Бывая в Амстердаме, я обычно проезжаю мимо палисадников, даже не замечая их. Но вид садов в лагере беженцев неожиданно приобретает совсем другое значение. Чем более отчаянными казались обстоятельства, в которых возникали сады, тем больше зависело от силы воли садовника. Но, как я выяснил, маленькие сады, созданные вопреки неблагоприятной среде дюн Кале или пустынных песков долины Бекаа, отнюдь не новое изобретение. В книге Кеннета Гельфанда Defiant Gardens: Making Gardens in Wartime описаны грядки в окопах Первой мировой войны. Солдаты, многие из которых были родом из крестьянских семей, растили там овощи для своего стола. Наблюдение за побегами и зреющими плодами, вероятно, отвлекало их от мрачной реальности траншейных сражений, помогая хотя бы ненадолго вернуться к простым, будничным делам. Растение или миниатюрный сад в хаосе лагеря улучшали настроение не только тех, кто ими непосредственно занимался, но и других обитателей. Забота о маленьком клочке зелени внушала оптимизм и вдохновляла соседей на создание своих собственных садиков. Посещая дома беженцев, я воспринимал их внимательность к растениям как проявление гостеприимства, и разговор мне часто было легче начать с комплимента о красоте цветочной грядки. Это помогало установить контакт с садоводами, лучше понять и записать их истории.

Когда я приехал в Тунис в 2011 году, то удивился, обнаружив маленькие палисадники, украшенные садовыми безделушками и разбитые по всей территории лагеря беженцев «Чуча», несмотря на невыносимую жару пустыни. Я также стал свидетелем того, как жители переделывали под себя стандартные палатки, предоставленные УВКБ ООН, — например, разрезав ткань, чтобы увеличить высоту, или добавив козырек на входе. Как ни странно, специалист по связям с общественностью, показывая лагерь, никогда не замечал этих проявлений индивидуальности. Мне он показался зацикленным на «жертвенности» местных жителей, а признакам их сопротивления стигме не придавал никакого значения. Осознавая, что, возможно, им придется остаться в лагере надолго, его обитатели чувствовали необходимость выделить себя из монотонности официальной обстановки. Крошечные садики стали выражением сопротивления статусу жертвы, навязанному бюрократическим аппаратом. 

II

Нура и ее семья бежали из Идлиба, города на северо-западе Сирии, в 2013-м и оказались в небольшом стихийном лагере недалеко от деревни Чтаура в ливанской долине Бекаа. Лагерь находится рядом с фабрикой, где иногда работает ее муж. У кого-то из других сирийских беженцев оказался с собой карпобротус, и одним из черенков поделились с Нурой. В долине Бекаа это растение встретить невозможно. Женщина опустила черенок в стакан с водой, надеясь, что однажды тот пустит корни. Карпобротус ей нравится красивыми цветами и напоминает о доме: когда-то в ее собственном саду были такие растения. 

Заинтересовавшись условиями в лагерях беженцев зимой, я вновь приехал в долину Бекаа в начале марта. С моего знакомства с Нурой прошел почти год, и я отправился на ее поиски. Карпобротус сильно разросся, но цветов так и не дал — Нура сомневалась, что это вообще когда-либо может произойти. Казалось, что война в Сирии уже закончилась, и я спросил женщину, что она думает о возвращении домой. В ее ответе не было оптимизма: район Нуры полностью разрушили, и возвращаться было некуда.

III

Халди Амхалид бежала из Сирии в Ливан в 2013 году с мужем и семью детьми, арендовав участок земли возле города Бар-Элиас в долине Бекаа. Рядом с хижиной из гофрированных металлических кусков Амхалид разбила большой огород, за которым помогают ухаживать дети. Возможность питаться тем, что вырастает на своем небольшом участке, приносит всем огромное удовольствие. Любимый цветок Амхалид — львиный зев, многолетнее растение с долгим периодом цветения. Женщина мечтает однажды вернуться в Сирию и продолжить заботиться о собственном саде. Но она понимает, что это может случиться нескоро, поскольку ее дом и все вокруг было разрушено. Их временное убежище в долине Бекаа находится всего в 20 километрах, но над руинами дома сейчас кружат лишь вороны. 

IV

Однажды я обнаружил настоящий оазис. Там было так много цветущих растений, что мне показалось, будто я в цветочном магазине. Вскоре мне объяснили: островок рая принадлежит Валиду Мехре. Он заверил меня, что все эти растения были не для продажи, но иногда преподносились соседям в качестве подарков. Валид признался, что растения для него словно любимые дети: «В мире нет ничего прекраснее цветущих растений!» Каждое утро Валид пьет чай в саду с женой, затем приступает к повседневным делам: уходу за садиком, поливу и обрезке. Валид разговаривает со своими растениями, и ему даже кажется, что они отвечают. Он считает, что забота о саде — необходимый элемент психологического здоровья, способ отвлечься и на некоторое время забыть о страданиях. Огромное количество растений, которыми окружил себя мужчина, намекает на ужасы прошлого, от которых ему удалось убежать. Когда я спросил Валида о любимом цветке, он вынес из палатки две гардении — цветы постоянно находятся в помещении, чтобы избежать вредного для них прямого контакта с солнцем. Когда он говорит о своем увлечении, его глаза начинают светиться, однако вскоре взгляд затухает, вновь выдавая в нем глубоко травмированного человека.

После поездки в долину Бекаа я рассказал историю Валида одному другу-ливанцу из Бейрута. Подобная любовь к цветам ему была знакомой. Во время гражданской войны, которая бушевала в Ливане с 1975 по 1990 год, для многих цветок был символом надежды. Как только пыль от очередной бомбардировки оседала, первым открывал двери своей лавки пекарь, а вторым всегда был владелец цветочного магазина. 

V

Больше двух лет бабушка Хаят Абу Джаба живет со своей семьей в ливанской долине Бекаа. Дома, в Сирии, у нее был сад с множеством цветов и растений. Когда война подобралась слишком близко, она бежала из страны с детьми и внуками — сад, к сожалению, пришлось оставить. Но как только семья нашла место для временного жилья, Хаят тут же взялась за садоводство — вскоре занятие вошло в ее привычный распорядок дня. Герани в горшках сейчас цветут в большой комнате, а розы красуются на пестрой грядке у входа. Дочь Хаят рассказала мне, что эти растения играют важную роль в сплочении семьи. Приятная атмосфера, которую благодаря зелени ощущаешь в большой комнате, превратила ее в сердце дома, где семья и друзья могут собраться вместе и отдохнуть. За несколько лет, проведенных в Бекаа, Хаят вырастила столько черенков, что сейчас может спокойно раздавать их всем желающим — ее растения разошлись по членам семьи и соседям. Хаят нравится этим заниматься, говорит дочь. Амариллис растет у дома, прямо в земле — его называют свадебным растением, так как на каждом стебле распускаются сразу два цветка.

VI

Рядом с домом Ахмеда Салима Ахмеда есть газон с травой — явление для лагеря беженцев исключительное, раньше я никогда не видел ничего подобного. Ахмед признался, что соседи часто бросают в его сторону завистливые взгляды: от собственного газона вряд ли бы кто-то отказался. Мужчина предпочитает газон декоративным или горшечным растениям, потому что им можно наслаждаться сидя — чем, собственно, он и занимается: каждое утро на рассвете Ахмед вместе с семьей завтракает прямо на лужайке. Газон косится каждые две недели косилкой, позаимствованной у фермера по соседству. Запах свежескошенной травы возвращает мужчину в прошлое, в Хомс. Ухаживая за травой, он чувствует себя ближе к родине: рядом с его домом когда-то тоже был просторный газон. Но вернуться туда невозможно. Хомс превратился в руины. 

VII

Саженцы в близлежащих деревнях покупали, а затем сажали в песчаной почве на территории лагеря «Чуча» в основном суданцы. Для полива они использовали гениальную систему орошения. Пластиковые бутылки наполняли смесью песка и воды и засовывали в землю горлышком вниз — так растения получали необходимую им в условиях пустынной жары влагу не сразу, а постепенно. Местные сообщили мне, что методу их обучили на родине, в Судане. Многие из тех, кого я встретил в лагере, бежали из Дарфура — провинции, населенной преимущественно кочевыми племенами. Но сама фотография с бутылками — не из Дарфура, это долина Бекаа в Ливане. На ней — технология, которую Ахмад придумал вместе с сыном. В основании пластиковой бутылки они вырезали отверстие, а затем приклеили ее к горлышку другой бутылки, создав таким образом систему капельного полива. И это была далеко не единственная идея Ахмада относительно возможностей применения пустых бутылок в целях ирригации.

VIII

Спасаясь от ужасов войны в Сирии, Абу Хамзи и его семья попали в лагерь беженцев «Заатари» в Иордании в 2013 году. В Дамаске Абу работал садоводом и специализировался на стрижке кустов. Вокруг своего жилища он высадил прекрасный сад с цветами и множеством суккулентов, которые хорошо растут на сухой почве. Сад помогает ему бороться со стрессом: Абу говорит, что красота расслабляет его, а забота о растениях полезна для души. Несколько недель назад он обнаружил персиковый росток, пробивающийся из земли в отдаленной части садика, где когда-то находилась мусорная яма. Абу накрыл саженец ящиками, чтобы «защитить его от детей, которые за твоей спиной способны выдернуть из земли все, что попадется им на глаза». Он надеется, что персик однажды превратится в прекрасное большое дерево и подарит ему свои плоды и тень.

IX

Белая роза — любимый цветок Мериам из Алеппо. Для нее каждый раскрывающийся бутон — словно новорожденный ребенок. «Приятно, когда новая розочка улыбается тебе по утрам», — признается Мериам. Возвращаясь домой после напряженного рабочего дня на открытом воздухе, она радуется встрече с ухоженным садом. «Выращивать розы в долине Бекаа сложнее, чем в Сирии», — рассказывает Мериам. На одном кусте не удалось вырастить больше четырех бутонов. Она предполагает, что причина — в качестве сирийской почвы: все-таки это ее родная земля. В Сирии одно растение дает по крайней мере двенадцать роз.

Перевод с английского Ольги Бубич