Ваэль Бинали — катарский композитор, живет в Лос-Анджелесе. Автор известных произведений для оркестра, музыки к фильмам и один из немногих авторов классической музыки родом из стран Персидского залива. Среди его работ — композиции, написанные по таким важным поводам, как Конференция ООН по изменению климата и участие Дохи в соревновании за право проведения Олимпийских игр. В преддверии премьеры новой работы Ваэля «Баба-яга», вдохновленной русскими сказками, мы поговорили с ним о творчестве и его истоках.
Я родился в Лондоне, но до 11 лет рос в Катаре. Хотя я чувствовал себя как дома почти везде, мои лучшие воспоминания все же связаны с Катаром — с Дохой я ощущаю особенно сильную духовную связь и скучаю по океану, заливу и пустыне, окружавшим меня в детстве.
Интерес к музыке мне привил отец, и именно благодаря ему я стал композитором. Я старший ребенок в семье, поэтому ожидалось, что я возьму на себя руководство семейной компанией, но отец позволил мне заниматься тем, к чему у меня были способности, — музыкой. Он находил время, чтобы водить меня и других братьев и сестер на мюзиклы, балеты и оперы в разных странах. Впервые увидев «Лебединое озеро», я влюбился в Чайковского. Я полюбил музыку Джона Уильямса после «Челюстей», «Инопланетянина», «Звездных войн» и «Индианы Джонса: в поисках утраченного ковчега».
У отца была огромная библиотека старых голливудских мюзиклов и приключенческих фильмов плаща и шпаги, мы всегда смотрели их вместе. Так я узнал о многих других композиторах, которые сочиняли музыку для кино и впоследствии стали моими любимыми. Например, об Эрихе Вольфганге Корнгольде, который написал музыку для «Капитана Блада», «Частной жизни Елизаветы и Эссекса» и «Морского ястреба», о Максе Стайнере, который озвучил «Унесенных ветром» и «Вперед, путешественник», о Франце Ваксмане, авторе саундтрека к «Невесте Франкенштейна», о Дэвиде Рэксине, который сочинял в 1940-х для «Лоры» и «Aмбер навсегда». Рэксин позже преподавал у меня в Университете Южной Калифорнии — невероятная честь.
Мне нравится медиум кино, но не могу сказать то же самое о музыке, которую сейчас пишут для фильмов. Больше не услышишь валторн, труб, тромбонов и тубы — одни лишь медные духовые инструменты, и почти никогда — деревянные духовые. Сейчас многие композиторы предпочитают использовать синтезаторы, а не настоящие ударные, потому что они звучат мощнее. Пропали все краски и изящество. Единственный человек, который продолжает все делать правильно, — Джон Уильямс. Он все так же пишет музыку для настоящего оркестра, а не для синтезаторов.
Когда пишешь музыку для фильма или сериала, ты не должен говорить. Твоя задача — подчеркнуть то, что говорит кто-то другой. Я должен раскрывать эмоции в сценах, но не могу их замещать своими. Кроме того, ты должен быть готов двадцать раз поменять музыку, написанную для эпизода, забыв об эго: к музыке оно не имеет никакого отношения. Дело в том, что сцена может не работать и единственное, что можно в ней изменить в какой-то момент, — это музыка, которую сочиняют в последнюю очередь. Однажды из-за не совсем удачной актерской игры композитору, под началом которого я работал, пришлось чуть ли не десять раз переделывать музыку для сцены — помню, что тот фактически плакал от бессилия.
Я считаю себя классическим композитором, но мне нравятся и арабские ритмы: добавляя их в партию перкуссии, я начинаю звучать немного по-иному. Нечто похожее есть в постимпрессионистических работах Тору Такэмицу, где влияние Дебюсси сильно переплетается с азиатскими мотивами, хотя это и не чисто оркестровое исполнение. Я люблю привносить ближневосточные темы там, где это уместно. Хотя, конечно, я понимаю, что «по-ближневосточному» такая музыка будет звучать в основном для людей с Запада. Людям в Катаре или Ливане она может показаться ненастоящей, потому что понимание подлинности у всех разное. Но с музыкой для фильмов дела обстоят по-другому: здесь я могу добавлять уд, таблу или армянский дудук.
Последнее время я в основном сочиняю для оркестра: как в случае с Niramaya или вальсом La Lola, который я только что написал для одного из парижских оркестров. Или композиция для XVIII сессии Конференции ООН по изменению климата. В данный момент я работаю над произведением «Баба-яга» — второй частью истории о смерти Кощея Бессмертного. Работаю с большим удовольствием, потому что на меня сильно повлияла русская классическая музыка. «Шахерезада» и «Испанское каприччио» Римского-Корсакова, «Петрушка», «Жар-птица», «Весна священная» Стравинского, Вторая симфония и Второй фортепианный концерт Рахманинова, «Золушка» и «Ромео и Джульетта» Прокофьева — лишь некоторые из моих любимых музыкальных произведений. Надеюсь, с премьерой «Бабы-яги» я наконец смогу посетить Большой и Мариинский театры — пока мне доводилось видеть их труппы лишь на гастролях за границей. Очень хочется просто прогуляться за городом и погрузиться в красоту пейзажа, впустить в себя культуру, архитектуру и все, что может обострить мои чувства для будущего творчества.
Перевод с английского Ольги Бубич
